Ради милости короля
Шрифт:
– Не исключено также, что вы искали больших выгод в будущем. – Губы Генриха скривились в мрачной улыбке. – Пока я доволен вашей верностью, но, как и добрый хлеб, ее необходимо испытать дважды. Прежде чем доверить вам земли, я должен убедиться в вашей преданности. Клятв недостаточно. Мне нужны доказательства.
Роджер проглотил замечание, что единственный способ проверить преданность – довериться.
– Просите о чем угодно, и я докажу вам свою преданность, сир, – ответил он ровным голосом, сохраняя расслабленную позу.
Генрих прижал указательный
– Быть по сему, – наконец сказал он. – Жалобу вашей мачехи необходимо тщательно рассмотреть, прежде чем я смогу прийти к решению. Тем временем верная служба пойдет вам только на пользу. Я буду всячески поощрять ваше присутствие при дворе, а завтра вы принесете мне присягу в счет тех отцовских земель, принадлежность которых бесспорна.
– Сир… – Роджер понял, что аудиенция окончена и это все, чего можно добиться от Генриха на данном этапе.
Вернувшись в зал, он обдумал то, что Генрих сказал и чего не сказал. Дела могли быть существенно лучше, но Роджер был настроен философски: они могли быть и хуже. По крайней мере, Фрамлингем в безопасности, как и владения в Ярмуте и Ипсуиче. Роджер вздохнул. Основания для оптимизма есть, но он должен пахать как вол, чтобы добиться награды.
В зале группа женщин пела веселую песню о прелестях весны, развлекая себя и собравшихся. Вновь обретя равновесие, Роджер остановился, чтобы посмотреть и послушать. Песня была смутно знакомой, с трогательным хоровым припевом и замысловатыми тональными переливами. Погрузившись в узоры и радости музыки, он расслабился.
Его дядя Обри присоединился к слушателям, встал рядом с Роджером, скрестив руки на груди, и тихонько спросил, как прошла беседа.
Роджер рассказал ему.
– Это не то, на что я надеялся, – добавил он, – но то, чего я ожидал.
Де Вер выглядел задумчивым.
– Самая быстрая лошадь не всегда приходит первой. Ваше положение прочнее. Терпение – и вы все получите. – Он ободряюще положил руку на плечо Роджера.
Роджер с равнодушным видом кивнул, но за напускной безмятежностью скрывалось раздражение, готовое вот-вот прорваться. Он подозревал, что терпеть придется годы, а не недели и месяцы и что получить согласие короля на восстановление укреплений Фрамлингема будет не проще, чем выжать слезы из камня.
Стараясь успокоиться, он сосредоточился на певицах и заметил несколько молодых женщин, столь же приятных для взора, сколь их голоса были приятны для слуха. Высокая девушка со вздернутым носиком судорожно сжимала ноты. Пухлая молодая женщина рядом с ней заливалась соловьем, глаза были закрыты, прядь светлых волос выбилась из прически и щекотала ей щеку. Его внимание привлекла стройная девушка в зеленом шерстяном платье, стоявшая на краю полукруга. У нее были кроткие глаза цвета лесного ореха, круто выгнутые темные брови и ямочки на щеках, а пела она чистым и приятным голосом. Во время припева женщины должны были хлопать и поворачиваться налево, а затем направо, и она выполняла движения с живостью и весельем.
– Прелестная девчушка, – заметил его дядя. – Ида де Тосни, новая
Роджер был несколько шокирован, поскольку невинная радость на ее лице и в движениях не сочеталась с представлением о том, как она делит постель с королем. Она вела себя вовсе не как любовница.
– Она не обычная шлюха, – добавил дядя. – Король – ее опекун. – Он саркастически поднял бровь. – Наследница. Но, как и в вашем случае, Генрих обдумывает ее будущее, держа в подвешенном состоянии.
Роджер был достаточно сообразительным, чтобы уловить подтекст дядиных замечаний. Ида де Тосни принадлежит Генриху, и от нее лучше держаться на расстоянии. Впрочем, Роджер и не собирался за ней ухаживать. Ему нравились женщины, и он испытывал те же потребности, что и любой здоровый молодой мужчина, но он был независим и сторонился придворных мотыльков.
Выбросив Иду де Тосни из головы, он отправился в уборную, чтобы освободить мочевой пузырь от отвратительного вина. Покончив с делом, повернулся и обнаружил единокровных братьев и адвоката Гундреды, Роджера де Гланвиля. Сердце Роджера забилось сильнее, но он смотрел прямо и держал голову высоко. Он привык к запугиваниям – его отец любил подобные игры.
– Тысяча марок – это все, что ты смог предложить королю в качестве взятки? – насмешливо обратился Роджер к Гуону, нанеся удар первым.
Гуон покраснел:
– Сомневаюсь, что ты можешь предложить ему больше.
– Поживем – увидим, – пожал плечами Роджер.
Он попытался пройти мимо, но Гуон заступил ему дорогу. Де Гланвиль прислонился к стене в настороженном молчании, наблюдая, но не принимая участия, а Уилл с встревоженным видом держался позади Гуона, кусая нижнюю губу.
– Ради всего святого, или помочись, или убери своего петушка обратно в брэ, – презрительно фыркнул Роджер.
Гуон побледнел. Роджер пристально посмотрел на де Гланвиля:
– Или ты ждешь, когда за тебя помочится кто-то другой? Это больше на тебя похоже!
Гуон схватил Роджера за руку.
– Тебе не одержать верх! – прошипел он с ненавистью.
– Следи за мной, и увидишь, – парировал Роджер.
Сбросив руку Гуона, он зашагал прочь из уборной. Кровь стучала в висках, его подташнивало. Он не сомневался, что Гуон именно так и поступит: будет следить. И оттого у Роджера горело между лопатками, как будто он побывал в зарослях крапивы.
Гундреда нахмурилась, глядя на сорочку, которую только что выудила из груды постиранного белья. В одном из швов появилась прореха, которой не было, когда белье отправилось к прачке, а на манжетах еще виднелась грязь. Почему никто никогда не работает как положено? Хлеб при дворе обязательно непропеченный или подгорелый, а вино невозможно пить. Матрас прошлой ночью кишел блохами. Не лучше ли сдаться и вернуться в Банджи? Но она не может. На карту поставлено слишком многое. А теперь еще и сорочка порвана. Хотелось плакать, кричать, браниться и топать ногами, но все это требовало слишком много усилий.