Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове

Нагаев Герман Данилович

— Понял! — побледнев, ответил Сергей.

— Кононов пусть развернет знамя и с песней — вперед!

— Есть! — прошептал Сергей и быстро пошел в голову колонны демонстрантов.

Народ все прибывал и прибывал, валил из всех переулков. Колонна растянулась на два квартала. Лисов и студент-дружинник Лепидевский стояли впереди колонны и о чем-то перешептывались.

Сергей подошел:

— Где Осип?

— Во дворе с Поповым прибивают знамя к древку, — шепнул Лисов. — Да вон уж идут.

Из соседнего двора вышли двое со знаменем, и оно взвилось

над колонной. На нем белые буквы: «Долой самодержавие!».

Сергей стал рядом с Кононовым, пожал ему руку. И тотчас раздалась команда:

— Колонна, ша-гом марш!

Огромная пестрая процессия, хвоста которой не было видно, вдруг пришла в движение, заколыхалась и двинулась вперед, спускаясь к площади.

— Песню! Песню! — пронеслось по рядам. И чей-то сочный, густой голос был подхвачен десятками других:

Вихри враждебные веют над нами, Темные силы нас злобно гнетут...

Стоголосо, тысячеголосо, раскатисто разлилась призывная песня по всей Почтамтской.

В бой роковой мы вступили с врагами, Нас еще судьбы безвестные ждут...

Колонна шагала бодро, весело. В песню вливались звонкие девичьи голоса.

Вот уж первые ряды прошли высокое недостроенное здание универсального магазина. Впереди Думский мост, а там и площадь, где намечен митинг. Но что это? Впереди вихрем взвился снег. С Воскресенской горы ринулась лавина конников.

— Ка-за-ки! — закричал кто-то.

— Спокойно! — раздался зычный голос. — Встретим их пулями!

Сергей узнал голос Николая Большого.

— Сюда! Все сюда! — передал команду дружинникам. — Приготовиться. Первый залп в воздух.

Дружинники достали оружие, взвели курки.

Казаки мчались галопом. Вот они уже на мосту, а колонна идет и идет. Впереди дружинники. Казаки уже проскакали мост, выхватили шашки.

— Пли! — крикнул Сергей. Ударил залп. Лошади вздыбились, шарахнулись в стороны. Лава сбилась, смешалась. Задние казаки повернули обратно.

— Ур-ра! — гулко взревела толпа, оборвав песню. И следом за удиравшими казаками снова пошла вперед, высоко подняв знамя.

Вот уже приблизились к последнему деревянному мосту. За ним — площадь. Еще немного — и цель будет достигнута.

Вдруг из засады выстрелы. Кто-то закричал, кто-то громко выругался.

— За мной! — закричал Сергей и, стреляя, бросился к засевшим в недостроенном доме полицейским. За ним, прячась за столбами, тумбами и стреляя на ходу, побежали дружинники.

— Ох, убивают! — застонала какая-то женщина.

Сергей оглянулся и увидел, что знамя вдруг дрогнуло, опустилось.

«Неужели Осип?» — мелькнуло в сознании. Он бросился на землю и, прицелившись в выскочившего

из засады пристава, выстрелил. Пристав упал.

— Ура! Бей их, гадов! — крикнул Лисов и кинулся вперед.

Вдруг выстрелы загрохотали от моста, с противоположной стороны улицы. Сотни полицейских высыпали из дворов и набросились на толпу. Началось избиение...

Глава одиннадцатая

1

В общей суматохе, теснимые выскочившими из засады полицейскими, демонстранты бросились кто куда. Костриков, расстрелявший все патроны, вслед за другими перемахнул через забор...

И вот сейчас, дома, он ходил из угла в угол и думал, стараясь разобраться в том, что произошло.

Из всех вопросов, встававших, громоздившихся перед ним, мучил и угнетал главный, вернее, казавшийся главным вопрос: «Почему я убежал?»

Он ходил по комнате, а в ушах стоял гул толпы, слышались выстрелы и истошные крики раненых и избиваемых. «Почему я убежал?» — спрашивал себя Сергей, от злости скрипя зубами.

В эти минуты он ненавидел себя и, сердито ероша волосы, старался найти ответ на мучивший вопрос.

«Если б поймали с оружием — мне бы крышка! Это понятно, но едва ли оправдывает... Ведь я мог бросить револьвер и биться кулаками. Я же был командиром дружины. А капитан тонущий корабль покидает последним. Даже зачастую и погибает вместе с ним. А я? Нет, это позор! Позор! Я должен был драться до конца, вместе с товарищами. И вместе с ними идти в тюрьму. Это было бы честно и благородно!

А получилось, что я убежал. Впрочем, Григорий, очевидно, сказал бы: «Молодец, что спасся, сберег себя для партии. Неразумно было лезть на рожон».

А вот что с Кононовым — я до сих пор не знаю. Помнится, он упал. Может, тяжело ранен... А что с Лисовым, с Лепидевским и другими дружинниками? Ведь я за них в ответе».

Сергей, устав ходить, сел на кровать, охватил голову руками: «Зачем было устраивать шествие? Ведь знали же, что в Петербурге мирную демонстрацию расстреляли? Надо было протестовать иначе... У меня прямо голова разламывается, так обидно и горько...»

Сергей прилег, но, полежав немного, снова вскочил.

«Позорно лежать. Надо что-то делать. Надо к кому-то идти, узнавать...»

Он вышел в кухню, зачерпнул ковшом из чугуна холодной воды, выпил, смочил лоб.

«Конечно, революция невозможна без жертв, поражений, потерь, неудач. Сколько неудач терпели народовольцы, ведя атаку на царя? Однако они не падали духом. Они верили в успех и самоотверженно продолжали борьбу. Почему же я казню себя и осуждаю наши действия? Возможно, мы допустили ошибки и просчеты. И сам я растерялся и убежал. Но ведь революционная борьба еще не кончена, и я не отказался от нее. Напротив, ожесточился! Да, ожесточился и в следующий раз не убегу с поля боя, нет, не убегу!..»