Ради твоей улыбки
Шрифт:
— Уверяю вас, если я брошусь в объятия другого мужчины, он глазом не поведет.
К удивлению Элинор, ее собеседник рассмеялся:
— Вы совсем не знаете Николаса. Ревность не лучшее доказательство привязанности, но если он станет ревновать, разве это сделает вас счастливее?
Элинор тут же пожалела о вырвавшихся у нее словах.
— Конечно, это неприлично и очень глупо, но боюсь, что да.
— Ладно, идемте. — Френсис подал ей руку. — Покажите мне вашу библиотеку. Это отвлечет вас от забот.
Она бросила взгляд
— Думаете, он бросится за нами? — спросила Элинор, когда они пересекли холл. — Сомневаюсь, что этот человек вообще заметил, как я покинула комнату.
— Не уверен. Более того, возможно, что я неосмотрительно рискую собственной жизнью, — с улыбкой сказал Френсис.
В его внимательных глазах светилась искренняя забота, и Элинор почувствовала, как сердце ее дрогнуло. Ну почему, почему она окружена вниманием всех и каждого, кроме одного-единственного…
Когда они вошли в темный кабинет, голос Мидлторпа прервал ее мысли:
— Не унывайте, иначе вы заставите меня думать, что моя компания никуда не годится.
— Вовсе нет. Не знаю, что бы я делала без вашей дружбы.
Он зажег свечи и огляделся вокруг.
— Какая чудесная комната! Так что вы хотели мне показать?
Элинор взяла альбом с китайскими гравюрами.
— Вы это выдели? Нет? О, тогда стоит посмотреть.
Он стал осторожно переворачивать листы.
— Замечательно. У меня тоже есть несколько подобных гравюр, но им далеко до того, что я увидел здесь.
Он был сама доброта, и Элинор быстро успокоилась, как обычно это случалось в его обществе.
Элинор сидела в кресле, Френсис склонился над ее плечом, листая альбом, когда дверь отворилась и вошел Николас.
Вряд ли по его виду можно было предположить, что он рассержен или хотя бы озабочен, вот только глаза как-то странно светились. Элинор пришлось удержать себя, чтобы не вскочить и не залепетать извинения.
Николас приблизился к столу.
— Нравится? Думаю, некоторые гравюры нужно поместить в рамку и повесить на стену.
— Да, — беззаботно отозвался Френсис, — стыдно прятать такую красоту, но надо быть осторожным, свет может повредить их. Подобные сокровища нуждаются в заботе. — Он опустил глаза на склоненную головку Элинор, которая с удвоенным интересом изучала гравюры, потом встал, потянулся и тихо вышел из комнаты.
От звука хлопнувшей двери Элинор вздрогнула и подняла глаза. Николас пристально смотрел на нее.
— Вас что-то расстроило? — спросил он.
Они оба прекрасно знали, что он вовсе не имеет в виду состояние их брака.
— Нет, ничего, — торопливо ответила Элинор. — Нам нужно возвращаться. Не стоит надолго оставлять гостей.
Он присел на краешек стола рядом с ее креслом. Пожалуй, это был самый интимный момент за долгие недели. Протянув руку, Николас стал задумчиво накручивать па палец ее локон.
Элинор словно окаменела, не в состоянии шелохнуться.
— Вы очень храбры и внимательны, Элинор. Вы даже представить себе не можете, как я вам благодарен.
Его голос был тих, он ласкал слух и заставлял сильнее биться ее бедное сердце. Она опять не могла не признать силы его чар. В этом была какая-то магия. Элинор пыталась удержать ее, но волшебство тут же исчезло, стоило ей вспомнить о реальном положении дел.
Опустив голову, она пыталась подыскать подходящий ответ, но Николас опередил ее:
— Не знаю, станет ли вам легче оттого, что мне сейчас так же тяжело, как и вам, причем, полагаю, во многом по одной и той же причине.
Элинор ответила легким кивком. Гнев ее растаял в слезах, навернувшихся на глаза. «У нас поровну счастья и горя», — думала она, и хотя не до конца вникла в смысл его слов, но сам его тон, в котором сквозила искренняя озабоченность, бальзамом пролился на ее израненную душу.
Но вдруг Николас встал, разрушив хрупкую атмосферу задушевности. Когда Элинор подняла глаза, его взгляд уже был устремлен в сторону.
— Я не могу объяснить вам все, — начал он глухим, хрипловатым голосом, — но поверьте, если бы и мог, это не облегчило бы ситуацию. А теперь идемте, нам пора возвращаться к гостям.
Николас повернулся и подал ей руку. Элинор послушно поднялась, сознавая, что ход его мыслей она понять не в состоянии. И вдруг произошло то, чего она никак не могла ожидать. Он взял ее лицо в свои ладони…
— О, Элинор, я даже не могу просить у вас прощения.
Он наклонился, его губы нежно ласкали ее рот. И хотя этот поцелуй больше говорил о заботе, чем о страсти, она была благодарна за любое проявление чувств. Так сладко ощущать, что он рядом, окунуться в кольцо его внимания, если не в кольцо его рук…
— О Господи! — Николас оторвался от нее, и прежде чем он вышел из комнаты, Элинор заметила в его глазах смущение.
Секунду-другую она смотрела ему вслед, потом снова занялась гравюрами. Она по-прежнему ничего не понимала. Совершенно ничего. Ей было ясно только одно: Николас не испытывает к ней отвращения или безразличия. Подумав об этом, она улыбнулась сквозь слезы.
Вернувшись к гостям, Элинор сразу же заметила, что Николас совершенно овладел собой и теперь очаровывал сияющую мисс Херби. Немного постояв в одиночестве, она приняла приглашение Майлса Кавано на танец.
— Вы просто расцвели сегодня, — сказал он. — Думаю, я знаю, в чем секрет. — Он засмеялся и склонился к ее уху:
— У вас вид женщины, которую только что поцеловали.
Элинор вспыхнула, а Майлс довольно рассмеялся. Слава Богу, танец избавил ее от необходимости отвечать. И все-таки в непонятной жизни мужа она занимала определенное место: эта уверенность означала такое огромное счастье, какого она давно не испытывала.