Радин
Шрифт:
Еще месяц назад, ну ладно, два, я бы так и сделал. Бросил бы одежду на пол, втиснулся бы туда, ухватился бы за Лизу, чтобы не поскользнуться, я бы еще и голову ей вымыл, меня хлебом не корми, дай вымыть ей голову. А теперь не мог. Нас разделяла занавеска с желтой диснеевской мышью, купленная на распродаже. До занавески было прошлое, четыре чумазых года, сначала весело, staccato, misterioso, потом allegro molto, а потом душное сиреневое moderato, которое, как известно, никуда не ведет.
Радин. Вторник
Ветер был как раз таким, на который вечно сетуют местные
За конторкой сидела хмурая девица, для отказа у нее были две причины: Радин не был здешним жителем и она не выдавала подшивки на дом. Пришлось употребить лисью улыбку, которой он пользовался редко, как отшельник своими кремнями. Оставив пятерку в залог, он получил глянцевый номер «Северной столицы» и пролистал его, сидя на автобусной остановке. Статья называлась прыжок в пустоту, весь разворот занимала голубая картина с красным пятнышком в центре.
«Это был самый безумный перформанс из тех, что я видел в своей жизни. Алехандро Понти выпил вина со своими гостями, показал обещанную работу, а потом отправился на мост, помахал публике рукой и прыгнул вниз. Я был одним из сотни приглашенных, мы все закричали от ужаса, когда увидели тело, летящее в воду. Никто так и не понял, что заставило Понти так поступить. На севере страны его носили на руках, он был счастливо женат и выстроил дом в том месте, где Дору впадает в океан, чего еще желать?»
На дороге показался автобус, Радин сунул журнал в карман куртки, встал и помахал шоферу рукой. Итак, я пробыл детективом около часа, думал он, глядя в окно на сплошную полосу цветущей жакаранды. Где-то я читал, что в одном африканском племени мужчины носят на спине маленькую деревянную скамейку, повсюду, куда бы они ни пошли. А я вот ношу свое умение попадать в чужие истории.
В весеннем Бриатико я попал в чужую историю, пытаясь распутать свою собственную. Помню каждую минуту этого года: выгоревший в белое фасад гостиницы, кипарисы на холме, похожие на кадила, аквариум с бессмертными рыбками в витрине аптеки. Потом прошло шесть лет, а потом хоп – и частная больничка для пьяниц, где каждое утро я отражался в блестящем боку кофейника, который приносили в палату. Лицо было кривое, поперек себя шире, но других зеркал в палате не было.
И вот я здесь, в партикулярном платье из аглицкого сукна, еще одна весна в незнакомом городе, и я снова выдаю себя за другого. Поверить не могу, что в кармане куртки лежат десять сотенных, а у меня не спросили даже документов. В римском праве такая сделка называлась «пактум», голое соглашение, свидетелей не требовалось, но вопросы и ответы должны были звучать одинаково.
– Dabis? Promittis?
– Dabo! Promitto!
Попутчик из поезда уже заплатил за мой отель и, похоже, намерен исполнить все обещания, хотя его поручение выглядит довольно простым. Монолог русского детектива я исполнил из рук вон плохо, и слушали его безо всякого внимания. Зато из этого поручения вытекло другое, прямо как полноводная река из рук Озириса.
Статья в журнале была подписана инициалами Х. S., автором мог быть и Салданья, правда, тот говорил, что работает в «Публико». Если это он, то его зовут Xavier, то есть Шавьер, другого имени на эту букву, кажется, нет. В столице у Радина был приятель с таким именем, владелец рыбной лавки, и все вокруг звали его Шаша. Радин вспомнил сиреневые спинки креветок на груде колотого льда, постукивание ракушек, ссыпаемых в лоток, гудение латунной раковины, где мыли крупную рыбу, и пожалел, что не позавтракал в гостинице.
Конечная остановка была у вокзала, до улицы Лапа пришлось идти пешком. Подойдя к дверям, он подумал, что ошибся, потому что фамилии Крамер на табличке домофона не значилось, однако ключ от парадного подошел к замку. Кнопка чугунного лифта была разбита, комната консьержки под лестницей оказалась пуста. Поднявшись пешком на четвертый этаж, Радин достал ключи, вошел и сразу почувствовал, что в квартире давно не живут. Запах гнилых растений плотно стоял в столовой, а букет в высоком кувшине превратился в болотце стоячей грязи.
Интернет еще не отключили, пароль был написан мелом на графитовой доске, висевшей над кухонным столом. В углу кухни стояла чугунная ванна на львиных лапах, и Радин обрадовался. С тех пор как он понял, что с ним делает бегущая вода, ему ни разу не удалось толком помыть голову. Он нашел мешок для мусора, вытряхнул туда остатки цветов, завязал мешок, сел и осмотрелся.
Окно гостиной было приоткрыто, занавеска потемнела от уличной сажи. Зеленый кожаный диван, спинка изрядно подрана когтями, две полки с книгами, проигрыватель винтажного вида. Радин полистал газеты, валявшиеся на полу, все старые, за девятое и десятое января, потом обошел квартиру, обнаружив две кошачьи миски с именами, написанными маркером по белому фаянсу. Мальядо и Женжибре.
Похоже, гранитный подоконник служил хозяину письменным столом, как в монастырской келье. Радин убрал с него бумаги, книги, початую бутылку жинжиньи, открыл окно и выкурил сигарету, спустив ноги на железный карниз и глядя, как соседский пес роет нору посреди двора.
Постель в спальне была довольно грязной. Радин собрал простыни в узел и сунул в плетеную корзину вместе с полотенцами. Судя по запасам в кухонном шкафу, парень не слишком любил ходить в супермаркет. Три пачки кофе, двенадцать банок тунца и пара полотняных мешков с фасолью и рисом. Похоже на продукты, закупленные для морского путешествия, подумал Радин, разглядывая цифры на упаковке, не хватает только рома и сухарей.
Горячей воды не было. Он надел наушники, наполнил ванну, просидел в ней несколько минут, выбрался, дрожа от холода, и завернулся в чужой банный халат. Потом он позвонил в галерею и сказал, что виделся со вдовой и завтра намерен посетить человека, стоящего в списке под номером два, – живописца, живущего на окраине города.
Варгас велела составить отчет и перед тем, как повесить трубку, добавила: этот художник – друг юности Понти, его бледная копия. Он в списке лишь потому, что мой ассистент навещал его в декабре, перед тем как исчезнуть. Человек он пустой и станет врать, будьте настороже.