Радиус взрыва неизвестен
Шрифт:
— А вдруг улова не будет? Тьфу, тьфу, тьфу! — трижды сплюнул капитан.
— Не может не быть! — гордо сказал Максимиади.
— Как же вы будете искать этих дельфинов? — спросил Чащин.
— А зачем нам бензин тратить? — удивился Максимиади. — Искать будет разведка.
— Какая разведка? — переспросил Чащин.
— Слышите, вон она, разговаривает.
Тут Чащин услышал писк зуммера, стук ключа и треньканье морзянки. Они стояли как раз у дверей каюты, из которой доносились эти радиозвуки. Чащин заглянул
Над радиоприемником сидел юноша, прижав наушники двумя руками, и внимательно вслушивался в разноголосый хор звуков. Чащин кашлянул. Юноша не слышал. Казалось, он весь превратился в слух, ища среди тысячи шумов какой-то единственно нужный.
Вдруг морзянка запищала быстрее. Юноша отнял одну руку и принялся писать. Потом повернулся и крикнул:
— Дельфины в квадрате Г-26!
Чащин отшатнулся в изумлении: перед ним была Виола…
14
Капитан и бригадир проявили еще одно качество: быстроту. Максимиади ринулся с мостика, вниз, командуя:
— Сети к забросу!
Капитан в два шага достиг штурвала, попутно передав в переговорную трубу:
— Полный! Самый полный!
Судно, до сих пор следовавшее легким развальцем, вдруг словно прыгнуло вперед, задрожало от нетерпения, которое овладело людьми, и пошло, пошло, пошло, все убыстряя ход, так что скоро дым из трубы, до сих пор подымавшийся вверх, застелился над самой палубой и припал к воде, как шлейф.
И на палубе все изменилось. Рыбаки и матросы, стоявшие у фальшборта, вдруг забегали; застрекотали лебедки; шлюпки повисли над самой водой и остались там, готовые спрыгнуть на воду и уйти. Даже Гущин, робко прижимавшийся к стенке кубрика подальше от борта, вдруг шагнул вперед, поднял свой фотоаппарат на уровень глаза и принялся щелкать, отыскивая наиболее выигрышный кадр.
Чащин остался один на один с Виолой, обрадовавшись тому, что Гущин еще не видел ее. Он уж, наверно, помешал бы задать ей те сто вопросов, которые сами напрашивались на язык.
— Как вы оказались здесь, Виола? — спросил Чащин.
Грешным делом, ему показалось, что девушка не так уж равнодушна к нему, как старалась показать прошлый раз, и что она нарочно приехала в Камыш-Бурун, чтобы он не скучал и не тосковал по ней. Только вот почему она оказалась радистом? Может быть, на такое маленькое судно не пускают посторонних и она срочно сдала экзамен на радиста, только бы оказаться рядом с ним? Он ждал ответа с затаенным дыханием, а девушка, посмотрев на него холодными глазами, пожала плечами и сказала:
— Странный вопрос! Я же студентка радиоинститута. А сейчас у нас начались практические занятия…
Нос Чащина, и без того длинный, совсем опустился вниз, чуть не уткнувшись в губу. Все сто вопросов показались совершенно ненужными, и он уже хотел окликнуть Гущина, чтобы сообщить ему, кого он нашел на борту, как Виола спросила сама:
— Вас что, ограбили или вы участвуете в съемке фильма «Черный Ястреб — гроза морей»? Где вы взяли эти лохмотья? Постарайтесь сохранить их до приезда в город, там их можно продать в музей. Это же остатки прошлого века!
— Это все Максимиади, — неохотно сказал Чащин.
Теперь, приглядевшись к матросам и к Виоле, одетым вполне по-человечески, он и сам начал думать, не пошутил ли Максимиади снова, обрядив гостей в эти дурацкие доспехи.
— Ах, Максимиади!.. — протянула Виола таким понимающим тоном, что Чащин готов был провалиться сквозь палубу от стыда.
В это время Максимиади вдруг вывернулся откуда-то снизу и вырос перед ними сурово-спокойный и сосредоточенный.
— Что предпочтете, товарищ корреспондент, стать на выброс сети или на лебедку? — спросил он.
— Как это — на выброс? — удивился Чащин.
— Бригада-то у нас некомплектная, да и вам, наверно, будет интересно узнать, как рыбаки работают? — безжалостно сказал бригадир. — Вашего товарища использовать нельзя, очень уж он хлипкий и к морю непривычный, да и работа у него такая, руки аппаратом заняты, а вы как будто и крепче и наблюдать вам работа не помешает…
Чащин взглянул на Виолу с невольной гордостью: поняла ли она, что значат эти слова? Рыбаки признавали его равным, они находили в нем такие достоинства, каких он и сам за собой не знал. Но Виола стояла отвернувшись и кусала губы, и Чащин готов был поклясться, что она делает это для того, чтобы не расхохотаться. Он угрюмо сказал:
— Я репортер, а не рыбак…
Максимиади сморщился, будто у него сразу заныли все зубы, и медленно отошел. Чащин взглянул на Виолу, надеясь, что теперь-то, когда он не поддался очередному розыгрышу, она взглянет на него более милостиво, но увидел такое презрение в ее глазах, что ему чуть не стало дурно. Виола покачала головой и холодно сказала:
— Максимиади — лучший дельфинер побережья. На этом промысле пара рук решает порой успех. А вы испугались работы! — и вдруг перегнулась с мостика вниз и крикнула: — Товарищ бригадир, когда придем в квадрат, рассчитывайте на меня! Я встану у трала.
— Спасибо, Варвара Трофимовна! — откуда-то снизу глухо ответил Максимиади. — Я сейчас переформирую бригаду. Может, и обойдемся!
— Вар… Варвара Трофимовна? — только и мог выговорить Чащин.
— Чему вы удивляетесь? — с еще большим гневом взглянула девушка. — И что это за привычка — всему удивляться? Это, наконец, просто неприлично. Он же знает меня по судовой роли, а в судовой роли имя записывается по паспорту!
— А… А как же вас зовут? — все не мог удержаться от своих неприличных вопросов Чащин.