Радиус взрыва неизвестен
Шрифт:
Раздались первые выстрелы. Чащин отбросил колотушку и приложил винтовку к плечу. Только теперь он сообразил, как качает лодку. Животные то совсем пропадали из виду за гребнями волн, то вдруг оказывались где-то внизу. И тут Чащин вполне проявил свое охотничье искусство.
Гребцы подводили шлюпки все ближе и ближе, и вот уже первая туша, подцепленная баграми, очутилась в лодке. За ней последовала вторая. С другой шлюпки кричали, чтобы стрелки прекратили огонь, — пули с противным визгом рикошетировали над морем.
На сейнере продолжали выбирать сеть. Чащин мельком видел возбужденные лица Гущина и Вари, что-то кричавших ему, но сам он был занят одним — выискивал недобитых животных. Старик рыбак с кормы погрозил ему веслом, и Чащин понял: охота окончилась.
Все остальное было не так уж приятно. Скользкие туши падали под ноги, днище шлюпки обагрилось кровью, а дельфинов было все еще много. Но вот и последние туши были выбраны, и шлюпка пошла к сейнеру, который ходил малым ходом вокруг кольца сети.
На первой шлюпке поймали концы, брошенные с сейнера. Чащин со страхом подумал, что обратно из шлюпки выбираться будет труднее. Боялся-то он не подъема, конечно: боялся, что Варя заметит его неловкость. И тогда все впечатление, которое произвела на Варю его решительность при спуске в шлюпку, будет начисто испорчено.
Меж тем сейнер вдруг надвинулся на шлюпку самым бортом, кормовой и носовой матросы поймали концы, а потом произошло что-то неожиданное: шлюпку вдруг выдернуло из воды, словно редиску из грядки, подняло вверх, покачало и сразу поставило на шлюпбалки.
Чащин выскочил на палубу и немедля ухватился за какую-то снасть. Здесь качало куда больше, чем на шлюпке. Между тем Гущин и Варя подавали ему какие-то сигналы, что-то кричали, а он никак не мог оторваться от этой снасти. Только Максимиади, сурово сказавший: «Снова хотите в море?» — побудил его оглядеться. Оказалось, что он держится за кранцы, оберегавшие борт судна при подъеме шлюпки. Тогда он с усилием оторвался от них, прошел несколько шагов, ухватился за поручни фальшборта и совсем не героически «поехал в Ригу».
16
К вечеру добытых дельфинов передали на плавучий рыбозавод, вышедший в район охоты.
Тут только Чащин увидел, как оживленно на море. Возле рыбозавода столпились с десяток сейнеров, мотоботов и шхун. И с каждого обязательно запрашивали через рупор или по радио:
— Чем Максимиади хвалится?
Отвечал капитан сейнера, если спрашивающий был в пределах голоса, или Варя, если запрашивали по радио, а то и сам бригадир, ловко сигналивший флагами:
— Два десятка дельфинов за первый заброс…
После этого спрашивающий давал приветственный гудок и конфузливо заходил в очередь. Никто не мог похвалиться хорошей добычей в этот штормовой день.
Шторм не утихал. Чащин не чаял, как добраться до твердой земли. Но по всему было видно, что испытания его только начинаются. После того как он «стравил», выбравшись из шлюпки на борт сейнера, он не ходил, а ползал, к тому же строгий бригадир не давал своим людям передышки. Радиоразведка доложила, что в квадрате Б-42 обнаружено большое скопление дельфинов, и Максимиади торопился сдать улов, чтобы ринуться туда.
Чащин не мог представить, как это сейнер подойдет к плавучему рыбозаводу, чтобы передать улов, — на рыбозавод страшно было смотреть, так раскачивало это неуклюжее, громоздкое судно. Однако все оказалось просто. Сейнер остановился невдалеке от рыбозавода, оттуда махнула крановая стрела и опустила на палубу сейнера веревочную сеть, и бригадир опять засвистел, созывая всех наверх. Чащин, еле передвигая ноги, одну обутую, другую босую, поплелся на зов. Больше всего его огорчало, что Гущин, который боялся воды даже в стакане, был бодр, весел, шумлив, что Варя, с насмешливой жалостью поглядывая на Чащина, носилась по палубе словно птица.
Убитых дельфинов навалили в сеть, и стрела крана перенесла добычу на палубу рыбозавода. Какой-то рыжий человек в дождевике помахал с палубы рыбозавода книжкой в клеенчатой обложке, показывая, что улов принят, и сейнер тотчас дал полный вперед.
Впрочем, для Чащина было уже все равно, вперед или назад идет судно. Он потерял ориентацию еще в тот момент, как судно оторвалось от берега, и теперь ему казалось, что никогда больше оно не пристанет ни к какому причалу. Так вот и будет носиться, раскачиваясь на зеленых волнах.
И Федор окончательно перестал завидовать морякам…
Темнело быстро. Словно небо опустилось на море и придавило его своей темной глыбой. Зажглись огни. Время от времени прожектор обшаривал море. Федор стоял у борта, вцепившись в поручни.
Вдруг дверь радиорубки распахнулась, показалась тоненькая фигурка Вари.
— Кто тут? — спросила она, вглядываясь в темноту.
— Я… — каким-то чужим, как бы украденным у пьяницы голосом сказал Чащин.
— Ой, кто это? — испугалась Варя.
— Ну я, Федор, — глотая застрявший в горле комок, ответил он.
— Что с вами, Федя?
— Привыкаю к морю, — невесело пошутил он.
— Зайдите ко мне, выпейте аэрон. Говорят, помогает, — сочувственным голосом сказала Варя, и ему уже от одного этого сочувствия стало легче.
Он шагнул в каюту и зажмурился от света. Варя села к приемнику, он пристроился в ногах койки. Каюта была маленькая, как и все помещения на этом приспособленном только для работы суденышке. Сейчас он почему-то мог осматривать каюту, запоминать, что и как расположено, а когда впервые увидел Варю, то ничего не запомнил, кроме ее насмешливых глаз.