Радиус взрыва неизвестен
Шрифт:
— Как вы слышали, — жестко сказала она. — Это отцу взбрело в голову, что Варвара — плохое имя. Или вам то же самое кажется?
— Что вы, что вы, Виола, то есть, Варя, нет, Варвара Трофимовна, совсем не кажется, совсем нет! — И вдруг бросился к борту и закричал таким веселым голосом, словно ему только что сделали подарок. — Товарищ Максимиади, считайте и меня в бригаде, я ведь думал, что вы пошутили!
— Может, и я пригожусь? — спросил откуда-то снизу Гущин.
Заметив, что Чащин на верхнем мостике, он, неуклюже цепляясь за поручни, начал медленно карабкаться туда же. Чащину очень хотелось, чтобы Виола — нет, Варя, Варенька! — ушла в свою рубку. Но та стояла у борта, весело глядя на фоторепортера, которого как будто пригибали к палубе то ли страх, то ли крест-накрест повешенные аппараты.
Но вот он взобрался, наконец, выпрямился, все не решаясь отпустить поручень, поднял глаза, спросил: «С кем тут ты?» — увидел Виолу и ахнул:
— И вы здесь? Ну, теперь я пропал!..
— Почему же? — засмеялась Виола.
— Ну как же, — жалобно сказал Гущин. — Пока я не знал, что вы на борту этой несчастной консервной коробки, я еще мог как-то двигаться, а теперь я все время буду бояться, не смотрите ли вы на меня, и окончательно примерзну к палубе! Знаете, как та гусеница, у которой спросили, с какой ноги она начинает ходьбу, если у нее их сто штук? Как только гусеница принялась рассчитывать, она совсем перестала ходить. А у меня это уже стало условным рефлексом — увидеть вас и замереть.
— Может быть, мне броситься за борт?
— Нет, зачем лишать человечество такого приятного индивида! Лучше уж я свалюсь за борт. Тем более что на борту еще останется Федя Чащин и вам будет кого изводить…
— Значит, вы окончательно отказываетесь ухаживать за мной?
— Опасно, Виолочка!
— Оставьте вы это дурацкое имя хоть здесь! Мы же на работе!
— Пожалуйста, Варенька!
«Э, да он все о ней знает! — терзался меж тем Чащин, видя, с какой свободой держится Гущин. — А мне так ничего не сказал. Это просто не по-товарищески!» — негодовал он, забыв о том, что сам только что старался скрыть от Гущина присутствие на борту девушки. Будь у него побольше смелости, он бы, наверно, давно попросил Виолу войти в рубку и постарался бы, чтобы Гущин ее даже не увидел. Но любовь всегда ревнива и желает себе как раз того, чего не желает другому.
— Почему же опасно? — кокетливо спрашивала меж тем Варенька, становясь опять похожей на ту Виолу, какой увидел ее Чащин впервые.
— А как же, — свободно — вот чего пожелал бы себе Чащин! — отвечал Михаил. — Стоило Федору познакомиться с вами, как он уже в море и десять футов воды ему под киль! А когда он вернется и окажется, что он еще не умудрен этим опытом, его, наверно, направят на целину…
— Но ведь для вас-то это не страшно? — с усмешкой спросила Виола — такую, какой она была сейчас, только этим именем и можно было называть! — и взглянула мельком на Чащина. — Или вы поедете за товарищем даже на целину?
— Там не так опасно, — отшутился Михаил.
— А вы уверены, что все беды сыплются на вашего товарища только из-за того, что он посмотрел на меня? Неужели у меня такой дурной глаз?
— Если не все, так половина во всяком случае! — совершенно серьезно ответил Гущин.
И девушка вдруг задумалась, опять превращаясь в Вареньку.
— Дельфины впереди по носу тридцать градусов! — вдруг крикнул впередсмотрящий.
И в то же время капитан скомандовал:
— Самый полный! Максимиади, приготовиться!
Снизу, с кормы, послышались отрывистые восклицания бригадира.
Чащин смотрел только одно мгновение туда, где в брызгах воды и солнца на гладком шелковом полотнище качались животные. Они прыгали и играли, то вставая свечкой в воздухе, то заныривая в глубину. Сильные, быстрые животные шли огромным косяком — не меньше сотни голов — наперерез судну и как будто не замечали опасности. Вот судно легло на другой галс, сзади раздался всплеск воды, — это упала сеть с буйком на конце. Потом все трое: радистка и оба репортера бросились вниз, и Чащин увидел, как Михаил слетел, не касаясь поручней, будто сразу забыл об опасности.
Когда Чащин, догоняя Виолу, добежал до сети, которую сбрасывали рыбаки в десять пар рук, Михаил уже стоял, широко расставив ноги, и снимал кадр за кадром: лицо Максимиади — резкое, без улыбки, — напряженные руки матросов и рыбаков, круги сети, что падали на воду и постепенно расходились в ней подобно легкой пене, становясь под тяжестью грузил стеной в пятьдесят метров высоты и огораживая море.
Только тут Чащин понял, как тяжел труд рыбаков. Судно мчалось бешеным аллюром, казалось даже, что оно наполовину вылезло из воды и летит по воздуху, а корма оседала все глубже, и надо было успеть с такой же быстротой выбросить тяжелую сеть — нет, не просто сеть, а километры сети, чтобы заключить в этот сетевой круг, как в непроницаемую стену, весь косяк животных, которые плескались теперь справа от судна, делавшего новый поворот.
Чащин встал рядом с Виолой — нет, она опять была Варенькой, простой и ловкой девушкой с закушенными губами, с крепкими руками, которые умели под краткую команду: «Раз, два, три!» — выбрасывать за борт круг за кругом тяжелую сеть, — и принялся хватать, поднимать и швырять эти круги сети под общий ритм команды, которая как будто несла его тело, наливала мускулы силой.
Судно опять изменило галс, оно дернуло кормой так, что люди еле удержались на ногах, — теперь косяк находился уже в полуокружии сети и осталось только замкнуть этот круг.
Вдруг сеть зацепилась за что-то. Чащин дергал ее, пытаясь отцепить. Он не слышал, как Максимиади выругался и крикнул: «Раз, два, три!» И вдруг почувствовал, как ноги его оторвались от палубы, он взлетел в воздух и тяжело упал в воду. Вода крутилась от винта, как пенистый омут. Чащин с усилием сжал рот и пошел ко дну вместе с сетью, слыша над собой рокот мотора, крики людей, пронзительные гудки.
Бешено заболтав руками и ногами, он барахтался в полупрозрачной синеве, как когда-то под стропами парашюта во время прыжков с самолета. Только здесь все было еще страшнее. Но вот он почувствовал, как ноги его оторвались от сети, тело стало легким и пошло вверх. Мимо мелькали тени рыб, медуз, а он все вертелся, со страшным усилием припоминая все школьные приемы плавания.
Когда он вынырнул, судно делало разворот к нему. На борту суетились матросы, спуская шлюпку. Возле него покачивался на воде спасательный круг с рельефной надписью «Дельфин». Тех дельфинов, что казались уже замкнутыми в круг сети, не было. Сеть же колыхалась неподалеку, но единственным существом, попавшим в нее, был только он, несчастный неудачливый корреспондент.
Шлюпка подошла так быстро, что он не успел ничего придумать в свое оправдание. А на сейнере мрачно стояли рыбаки и матросы, и среди них он увидел Варю, нет, опять Виолу — такое презрение было на ее гордом лице.