Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
Шрифт:
— Пошлите их вот по этому адресу, и чтоб с новогодней открыткой. Скажете: от сапожника, ясно? — наказал он удивленному продавцу.
И, посмеиваясь про себя, в приподнятом настроении поспешил в гостиницу. Тщетно махал он проезжавшим мимо такси — в новогодний вечер они все были набиты горланящими, поющими пассажирами. Он кинулся бегом, огромными скачками, шлепая по мокрому снежному месиву, крахмальный воротничок его измялся, рубашка липла к телу. Наконец в снежной дымке завиднелось рубиновое
Незаметно пробравшись сквозь толпу в вестибюле, полном гомона и смеха, он уже поднимался по лестнице, когда на полпути его окликнул Дженкинс:
— Кип! Что это? Какой ужас! Давай сюда пальто.
— А в чем дело?
— Где ты пропадал?
— Покупал туфли.
— Приехал Уиллз, мэр города. С сенатором Маклейном. Это же замечательно! Он вот-вот уйдет. Скорей, мы еще успеем его поймать.
Держась под руку, они сбежали по лестнице.
— Слава богу, — вздохнул Дженкинс. — Вот он, как раз собирается уходить.
Напыщенный толстячок шагнул навстречу, протянул ему руку.
— Мне очень приятно, — произнес мэр.
— Очень благодарен, сэр. Надеюсь, у вас будет счастливый год.
Из ресторана выходила публика, толпилась вокруг них.
— Я весьма горжусь тем, чего мы добились для вас, Кейли, — громогласно заявил мэр. — Вот за это и ратует наш общественный строй. — Мэр благоволил к сенатору Маклейну, с его помощью он нажил кучу денег на акциях золотого прииска. — Как-нибудь заходите ко мне, Кип.
— О, сэр, я буду счастлив.
— В любое время. Думается мне, у вас немало полезных идей касательно условий тюремного быта. — Похлопав Кипа по плечу, с шутливой серьезностью он добавил: — И пожалуйста, в следующий раз, когда вздумаете очистить банк, не забудьте дать мне знать — я составлю вам компанию.
Раздался дружный хохот.
— Конечно, конечно, — растерянно сказал Кип и тоже засмеялся.
— Он молодчина и большой шутник, — после его ухода сказал Кип Дженкинсу. — Как считаете — он всерьез пригласил меня заходить?
— Ну конечно, всерьез. А ты тоже давай всерьез — сходи непременно.
Народу вокруг них все прибавлялось.
— Черт побери, это портит мои планы, — досадовал Дженкинс. — Если ты не зайдешь в зал сейчас — все разозлятся. — Он нервничал. — Сделаем так: проберись туда украдкой, сядь с сенатором и не высовывайся.
Укрываясь за пальмами у дверей, Кип попытался войти в зал незаметно, но увидел, что люди за столиками поднимаются с мест. Он мигом юркнул в укрытие.
— Вот он, за пальмой! — завопил кто-то.
Он оцепенел от изумления, лицо его застыло в кривой растерянной улыбке. Похоже, весь город охотится за ним, а он стоит тут одинокий, беспомощный и ищет глазами сенатора.
— Господи! — выдохнул
Но вот чуть подальше он увидел в зале сенатора Маклейна с Эллен и пожилым человеком — издателем. Как торжествующий волшебник, сенатор, пожалуй, единственный тут близкий ему человек, призывно махал Кипу рукой.
— Мы здесь, Кип, сюда! — звал сенатор.
Пока он шел, весь дрожа от волнения, люди тянули к нему руки, чтобы дружески его коснуться.
— Бог ты мой! — шептал он. — Что же это такое?
— В жизни не видал ничего подобного, — сказал сенатор.
Издатель протянул Кипу руку, а Эллен, чье капризное личико светилось оживлением, тихо проговорила:
— Папа обещал, что вы будете сидеть с нами, и вот — вы тут.
Но он молчал и лишь оторопело глядел на них. Слишком быстро преподносили ему сюрприз за сюрпризом.
— Я виделся с мэром, — сказал наконец Кип сенатору. — Он был очень приветлив. Хочет, чтобы я к нему зашел. Вам что-нибудь известно насчет этого?
— Он был бы глупцом, если б держался с тобой иначе. Ты же разгуливаешь по городу как живое воплощение его программы общественных мероприятий.
— Ну надо же! Сам глава города в меня верит.
Отовсюду, со всех столиков, к нему взывали, сипели театральным шепотом:
— Ну, Кип, поздоровайся с нами!
Он медленно повернулся к публике. Улыбка его была напряженной, почти отчаянной. За столиком позади Кипа рядом с женой сидел кругленький розовощекий грек с густыми черными усами и неумолчно тянул:
— Мии-стер Кейли, мии-стер Кейли!
Лицо грека было таким земным, таким доброжелательным, что Кип вдруг поверил в реальность происходящего.
— Как поживаете? — сказал Кип и подал ему руку.
— Меня зовут Христофулос, Ник Христофулос, я держу кафе, я… я тронут… прямо вот тут. — И он похлопал себя по сердцу.
— Я тоже рад познакомиться с вами, Ник.
— Со мной…
— Ну да!
Грек просиял в улыбке, вскричал:
— Послушайте! У меня идея! Завтра делаю новый сэндвич. Назову его «Сэндвич Кипа Кейли», это будет жест в честь мира, свободы — в общем, нечто… международное. Ну как? — спросил он с важностью.
— Всех своих клиентов отпугнете, — ответил Кип. Но, когда он поднялся и оглядел зал, лицо его засветилось радостью.
— Сюда, Кип! Подойдите к нам! — кричали с разных сторон. — Сюда! К нам!
Гости надевали бумажные колпаки, желтые, зеленые, красные. Пьянели, дули в свистульки. Дженкинс велел ему не показываться до полуночи, но Кип забыл об этом. Он шел между столиками и слышал, что о нем говорили:
— Ну, как он вам показался?
— Видели, какие глаза?
— Собой хорош, это уж точно.