Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
Шрифт:
— Мы где-то встречались? — спросила Лиза.
— По-моему, нет…
— Мне показалось…
— Да, я понимаю. — Он с улыбкой раскрыл одну из книг и начал надписывать титульный лист. — Отлично, отлично! Вам вовсе и ни к чему их читать, — сказал он, словно она призналась, что не прочла ни строчки из того, что он написал. — Вы сама в них.
— Я? — спросила она.
— Именно.
— И кто же она в них? — выступив вперед, спросил Ал.
— Кто? — повторил Шор, поворачиваясь к Алу. — Ну, это зависит от восприятия. Я не знаю, как вы смотрите на мир. — Он кончил надписывать книги и отдал их Лизе. —
— Спасибо, мистер Шор. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, мистер Шор.
Он уже захлопнул дверь. Они вышли на тротуар и не спеша направились к машине.
— Да, в нем что-то есть, — сказала Лиза, останавливаясь, будто отвечая каким-то своим мыслям.
— Что все это означало?
— Понятия не имею.
— Мне было показалось, что он сейчас пригласит нас войти.
— И мне тоже.
— Ты в его книгах! — фыркнул Ал. — Можно подумать, все только и мечтают попасть в его книги. Кем, черт побери, он себя мнит? Нет, ты только подумай! Ему не писать, а торговать книгами в самую пору. А может, он этим и занимается?
— Угу, — сказала она, оглядываясь на дом. И неуверенно усмехнулась. — Он, видно, решил, что где-то видел меня.
— А, ну его к шуту, — сказал Ал. — Идем скорее.
— Знаешь, Ал, что мне пришло в голову? Мейлер — это, конечно, прекрасно, с его гигантскими прыжками на Луну. Может, он и впрямь лунный человек. Это как раз в твоем вкусе.
— Благодарю.
— Да нет, я не то хотела сказать. Я имею в виду, что о Мейлере пишут сотни диссертантов. И вся эта сотня навалится на тебя в придачу к Мейлеру. Почему бы тебе не почитать Шора? Как знать, а вдруг это интересно.
— Зачем? Шор — никто. Я ведь не лос-анджелесский бармен. — Он снова презрительно хмыкнул.
— Ладно. Просто мне вдруг пришло в голову. Э-э, смотри-ка — вон он!
В комнате справа от парадной двери зажегся свет. Шторы не были задернуты. Это была библиотека — по стенам тянулись стеллажи. Они увидели, как Шор вошел в комнату и сел в кресло-качалку. Он начал тихо покачиваться, глядя в окно, куда-то вдаль, за овраг, по ту его сторону. Он покачивался вперед-назад, вперед-назад. Ал не мог отвести от него глаз. Этот человек, этот местный писатель — подумать только, какая самонадеянность! — с одного лишь взгляда определил Лизе место в своем мирке. Все в ней ему ясно, никакой тайны. И вот сидит себе покачивается.
— Черт побери, кем он себя мнит? — раздраженно повторил Ал. — Пойдем же, Лиза. То, что нам было нужно, мы получили. Поехали отсюда.
— А куда? — спросила она.
— Ну…
— Почему бы нам не вернуться ко мне? — поспешно вставила Лиза. — Мне что-то никуда не хочется.
Можно было подумать, что он предложил ей на выбор несколько дорогих ресторанов.
Сидя рядом с ней на кушетке в ее гостиной и глядя на нее, Ал ощутил чуть ли не робость. Но ведь прошлой ночью он держал ее в своих объятиях! Правда, он был так измучен и взволнован, что не узнал ее по-настоящему, не почувствовал по-настоящему ее тела. Сейчас она здесь, рядом с ним, в свободном желто-голубом китайском халате. Делая вид, что сосредоточенно слушает пластинку, которую она поставила, он дивился непривычной робости и любопытству, с которыми думал о ней. Прошлая ночь не в счет, твердил он себе, когда у него перехватывало дыхание
С задумчивой улыбкой Лиза повернулась к нему: может, он хочет чего-нибудь выпить? Нет. И она тоже не хочет, сказала она. Они поднялись, нежно поцеловались и пошли в спальню, где Лиза немедленно выключила свет.
— Лиза, — запротестовал он, — но я хочу смотреть на тебя!
— Нет, — сказала она. — Сегодня пусть будет темно.
Томимый любопытством, Ал решил представить ее себе, обведя все ее тело руками, проследив каждую линию, каждый изгиб. Молча она раскрыла ему свои объятия и приняла его любовно, нежно. А потом свернулась возле него клубочком и стала поглаживать его волосы и бороду.
— Знаешь, — тихо усмехнулась она, — по-моему, у тебя животная страсть ко мне. Так ведь это называется? А у меня, бесстыдницы, к тебе. Ах, Ал, ты прекрасен.
— Ты ведь говорила, я позер.
— Я сказала, что думала, будто ты позер.
— Ну сознайся, ты и сейчас так думаешь.
— Ах, перестань.
— Но это у тебя опять проскользнуло.
— Когда же?
— Когда мы вышли от Шора.
— И что я сказала?
— Сказала, что Мейлер — это в моем вкусе.
— Ал, но я ведь пояснила, что не то имела в виду.
— Знаешь, что ты имела в виду?
— Что?
— Мейлер тоже своего рода позер, именно поэтому он мне импонирует.
— Ловишь меня, Ал? — Она засмеялась в подушку, затем сонным голосом пробормотала: — Чем он тебя так задел, этот Шор?
— Шор — ерунда. Это все ты.
— Ну и пусть, — пробормотала она в подушку. — Это все я, а мне так тепло и хорошо.
Сейчас она уснет, подумал он. Глаза его уже привыкли к темноте. Между шторами светлела узкая полоска. Казалось, что она расширяется.
— О чем ты сейчас думаешь?
— О твоем лице.
— Что-то с ним неладно?
— Все ладно. Просто оно на меня действует.
— Одно только лицо?
— Одно или не одно, не знаю, — сказал он, не отводя глаз от полоски света в окне. — Все это довольно сложно. — Он тихо засмеялся. — Как ты думаешь, может лицо близкого тебе человека рассказать что-то о тебе самом? Вчера в газете была фотография нашего мэра, видела ее? Скучное, заурядное лицо с бухгалтерскими усиками — весь наш город с его прошлым и настоящим на этом лице. Правда ведь? И знаешь, что бы ты ни творил со своей жизнью, все непременно запечатлеется на лице любящего тебя человека столь же явственно, как на твоем собственном. Тебе это никогда не приходило в голову, Лиза? Говорят, что мужчина и женщина, которые долго прожили вместе, со временем приходят к тому, что все воспринимают и оценивают одинаково. И даже становятся похожи друг на друга.
— Угу, — сонно пробормотала она. — Будь со мной, Ал, и мы станем похожи друг на друга. — Спустя минуту она уже спала.
Когда он проснулся утром, ее не было — ушла на работу. Он встал с кровати, раздвинул шторы. В доме напротив, на балконе, под ярким солнцем загорала женщина. Какое у нее худое, разочарованное лицо, подумал он. Быть может, на нем запечатлелась вся жизнь ее мужа? Размышляя об этом, он вдруг улыбнулся и поскреб в затылке — он совершенно четко осознал, что, как бы ему ни было удобно у миссис Бёрнсайд, он отсюда никуда не уйдет. Он не может уйти из Лизиного дома.