Радость поутру
Шрифт:
– А, Берти, привет, – произнес он с улыбкой поперек всей своей мерзкой физиономии.
– Привет, юный нахал, – вежливо ответил я. – Что ты тут делаешь?
– Прибираюсь в доме.
Я сразу перешел к самому важному делу:
– Это ты оставил на полу ведро?
– Где?
– Посередине прихожей.
– Точно! Я теперь вспомнил. Я поставил его там, чтобы не загораживать проход.
– Ясно. Ну, так вот, тебе, наверное, будет интересно узнать, что я чуть не сломал об него ногу.
Он весь встрепенулся, в глазах загорелся фанатичный огонь, как будто перед мальчишкой вдруг возникло блюдце с мороженым.
– Слушай! Правда
– Как бы не так. Ничего ты мне не окажешь.
– Но если ты сломал ногу…
– Я не сломал ногу.
– Сам сказал, что сломал.
– Просто выражение такое.
– Ладно. Зато у тебя, может быть, растяжение связок.
– У меня нет растяжения связок.
– Я умею оказывать первую помощь при ссадинах.
– И ссадин у меня нет. Не подходи! – заорал я, готовый защищаться до последнего.
Мы оба помолчали. У юного Эдвина был растерянный вид. Мой решительный отпор его явно озадачил.
– Можно, я наложу тебе повязку?
– Только попробуй, получишь по уху.
– Но может начаться гангрена.
– У меня нет оснований этого опасаться.
– Дурацкий же вид у тебя будет с гангреной.
– Нет, не будет у меня дурацкого вида. У меня будет прекрасный вид.
– Я знаю одного типа, который сломал ногу, она у него почернела, и пришлось ее отрезать до колена.
– У тебя, мне кажется, довольно странные знакомства.
– Давай я пущу на нее холодную воду из крана.
– Нет.
Он опять посмотрел на меня с недоумением. Я совсем сбил его с толку.
– Ну, тогда я пойду обратно на кухню, – сказал он. – Займусь дымоходом. Надо его хорошенько вычистить. Этот дом, если бы не я, был бы в ужасном состоянии, – заключил он с вопиющим самодовольством, от которого меня покоробило.
– То есть как это, если бы не ты? – парировал я его выпад со свойственным мне остроумием. – Ты тут, конечно, сеял разруху и опустошение.
– Ничего подобного, – возразил он, явно задетый за живое. – Я приводил дом в порядок. Флоренс поставила тебе цветы в гостиной.
– Знаю, она мне сказала.
– Я налил в них воду. Ну, так я пойду дочищу дымоход, ладно?
– Двигай и чисть сколько влезет, – холодно ответил я и жестом отослал его прочь.
Не знаю, как кто, у каждого свой метод, но я, например, отсылая Эдвина прочь, вскинул в салюте правую руку, а затем уронил ее на место, так сказать, по швам. И при этом почувствовал, что чего-то не хватает. В боковом кармане, с которым соприкоснулось запястье, должен был находиться небольшой выпуклый предмет, а именно – пакетик с брошью, которую тетя Агата приказала мне вручить Флоренс на день рождения. Но никакой выпуклости не ощущалось. Карман был пуст.
В то же мгновение мальчишка Эдвин произнес: «Э!», нагнулся и поднял пакетик с пола.
– Это ты уронил? – спросил он.
Ему сразу же пришлось оставить всякие подозрения насчет того, что у меня может быть сломана нога, поскольку я прыгнул к нему с живостью пантеры, легко перелетев через всю прихожую. Выхватил из его лапы пакетик и снова сунул в карман.
Бойскаут немедленно заинтересовался:
– Что это у тебя?
– Брошь. Подарок для Флоренс на день рождения.
– Хочешь, я передам?
– Нет, спасибо.
– А то я пожалуйста.
– Да нет, не надо.
– Избавлю тебя от хлопот.
При других обстоятельствах я бы, наверное, разозлился на такую беспардонную настырность и, вполне возможно, дал бы ему за это коском ботинка в зад. Ко он сейчас только оказал мне ценную услугу, и я ограничился тем, что дружески улыбнулся юному мерзавцу, чего не делал уже тысячу лет.
– Нет, спасибо, – отвечаю. – Не хочу выпускать .эту штуковину из рук.. Вечером забегу и вручу лично. Ну-с, юноша, ты молодец, – говорю я ему. – Вас, молодежь, недаром учат смотреть в оба. Скажи-ка мне, как. ты вообще поживаешь? Нормально? Никаких насморков, колик и прочих детских болезней? Превосходно. Мне было бы огорчительно услышать, что ты перенес какие-то страдания. Спасибо, что ты предложил подставить мою ногу под кран. Ценю. Жаль, что мне сейчас нечем тебя угостить. Заходи как-нибудь попозже, когда я тут устроюсь.
И на этой сердечной коте наша беседа завершилась. Я побрел в сад и постоял там, облокотясь на калитку, так как все еще ощущал некоторую дрожь в коленках и нуждался в опоре.
А почему у меня дрожали коленки, вы бы сразу поняли, если бы лучше знали мою тетю Агату.
Эта моя родственница принадлежит к числу людей, которые, подобно Наполеону, если я его ни с кем не путаю, считают любую неудачу непростительной и не желают слушать никаких, даже самых убедительных оправданий. Если тетя Агата поручила вам передать ее падчерице пакетик с брошью, а вы его потеряли, бесполезно убеждать почтенную родственницу, что такова была Божья воля, чтобы вы. споткнулись о непредусмотренное ведро, и пакетик вытряхнулся из вашего кармана. Пусть вы всего лишь беспомощная игрушка в руках рока, все равно кары не избежать.
Если бы чертова брошка не нашлась, разговорам бы конца не было. От этого случая повелось бы новое летоисчисление, О мировых катаклизмах говорилось бы, что они произошли «как раз тогда, когда Берти потерял брошь», или «вскоре после того, как Берти так оскандалился с подарком для Флоренс». Моя тетя Агата вроде слона – не внешне, с виду-то она скорее напоминает тонко воспитанного стервятника, – а потому что никогда ничего не забывает.
Я стоял, опираясь на калитку, и в душе у меня кипели добрые чувства к Эдвину. Как же я мог все это время видеть в нем лишь маленького востроносого безобразника и ничего больше? И уже собрался было перейти к обдумыванию вопроса о том, не купить ли ему подарок за примерно: поведение, как вдруг раздался взрыв, я обернулся и увидел, что «Укромный уголок» весь охвачен пламенем.
Я страшно удивился.
ГЛАВА 10
Конечно, полюбоваться хорошим пожаром всякому приятно, и поначалу я просто стоял и отчужденно рассматривал эту красочную картину всесожжения. Пожар был многообещающий. Уже полыхала тростниковая кровля, казалось еще немного, и вся эта старинная музейная постройка, прогнившая и высушенная, как трут, засучит рукава и возьмется за дело всерьез. Так что минуты две я просто стоял и мирно любовался.
Но немного погодя восторг мой умерила некая тревожная мысль: а ведь юный Эдвин, когда я его последний раз наблюдал, направлялся, между прочим, в кухню. А следовательно, он вполне может и сейчас там находиться, и если по соответствующим каналам не будут приняты срочные меры, он вскоре окажется непригоден для дальнейшего общения. Следом пришла еще более беспокойная мысль: единственное присутствующее лицо, от которого можно ожидать героических действий по детскому спасению, это старина Вустер.