Радость величиной в небо (сборник)
Шрифт:
Похоже, от женитьбы Коля поумнел, до него дошло, что жизни на пенсии «в свое удовольствие» может и не быть и в его возрасте ничто не гарантировано, кроме дряхления.
Вскоре его благоверная с киногруппой отправилась на съемки в другой город. Два дня после ее отъезда Коля прямо задыхался от тоски и ревности, перед ним вставали жуткие сцены измены жены; на третий день, не выдержав, он взял отпуск за свой счет и тайно последовал за киногруппой, причем, как опытный детектив, заранее достал на работе бинокль, фотоаппарат, магнитофон, чтобы документально изобличить жену «в развратном образе жизни».
Он снял комнату напротив гостиницы, где остановилась съемочная группа,
В какой-то момент Коля возненавидел жену и в приступе злости решил отомстить «за все» – вздумал за «бешеные деньги» (последние из сбережений) изменить ей с ее подругой, известной блудницей киностудии (свою известность она приобрела в постели одного известного режиссера); но в последний момент, когда блудница пришла к нему и разделась, явилась жена и объявила, что они все подстроили, чтобы уличить его в гнусности.
Дальнейшая судьба Коли мне неизвестна – несколько лет назад я уехал из того дома.
По одним рассказам, его раскаленное сердце не выдержало перегрузок, и будто бы, лежа в гробу, он погрозил жене кулаком. По другим – красотка жена ушла от него к молодому преуспевающему бизнесмену, забросила кино и просто катается на «мерседесе»; Коле не только не подарила квартиру, даже не сказала «спасибо», но вроде Коля переживал недолго, а выйдя на пенсию, начал увлеченно разводить аквариумных рыбок.
Этим последним рассказам хочется верить – ведь в сущности Коля, как все безобидные чудаки, скрашивал жизнь нашего двора и был моим сотоварищем по безделью в выходные дни и каким-никаким собутыльником, и надо отдать ему должное – он красиво расстался со своим «богатством», ну разве что ему не хватило размаха.
Дачные впечатления
Тот летний дом-шалаш был основательно обжит мелкой живностью: в углах деловито сновали пауки-домовики, по стенам тянулись цепочки муравьев, по полу бегали многоножки, тараканы и мыши, по занавескам и стеклам ползали комары, и мошкара, и непременные обитатели всех жилищ – мухи, среди которых виднелись и залетные – шпанские, большие, с металлическим блеском; а на чердаке обустроили гнезда осы и трясогузки. От времени дом-шалаш рассохся, осел и перекосился; в его комнате, по наблюдению нового владельца художника Филатова, гуляли сквозняки северного и восточного направлений. Но даже самые мощные сквозняки не смогли выветрить запах самогона, который остался от прежних хозяев дачи. Впрочем, этот запах не смущал Филатова; как большинство художников, он и сам при случае выпивал, но только с интересными собеседниками.
Покупку дачи Филатов оформлял в райцентре; его судьбу как владельца недвижимости определяли члены исполкома и их председатель Корнаухов, который интересы дела ставил выше личных интересов и потому много лет занимал высокий пост, несмотря на частые смены остального руководства.
– На текущий момент и вообще художники нам желательны, – сказал Корнаухов Филатову. – Художники – народ от Бога. Надеюсь, в праздники ты напишешь на транспарантах… божественные слова и изобразишь… (очевидно, он хотел сказать: «божественных людей» – вождей-полубогов, но подумал, что это будет чересчур возвышающее, и закончил мысль несколько принижающе: изобразишь кое-что.
Первое время Филатов не мог нарадоваться на свое жилище, работал как одержимый, не выпивал, хотя все деревни вокруг дачного поселка по вечерам заполнялись пьющими компаниями,
– Пока работается, мой холостяцкий дом – моя крепость. Закончу работу, тогда, пожалуйста, что угодно. А пока никому не удастся вскружить мне голову, устроить красивое заблуждение.
Так и провел первую половину лета – как исполин творческого духа – за мольбертом и перекурами в палисаднике, среди высокой горячей травы; раз в неделю ходил за продуктами в сельмаг соседней деревни, да иногда по утрам окунался в реке, «чтобы стряхнуть сон и бодрячком наброситься на холсты».
Вторую половину лета Филатов посвятил беспечному отдыху: перезнакомился со всеми посельчанами, с каждым дачником распил бутылку и поговорил по душам, каждой дачнице показал свои картины, с каждой искупался в реке и погулял – то есть поучаствовал в небольших, но емких жизненных событиях. Затем Филатов стал осваивать близлежащие деревни «для сбора впечатлений», а впечатлений там было предостаточно – в тех населенных пунктах кипели нешуточные страсти.
Как-то в жаркий полдень, когда солнце замедлило свой бег, Филатов сидел на окраине села и делал карандашный набросок местной церквушки. Та скромная церквушка давно приглянулась художнику: ее медный купол выглядел намного благороднее позолоченных, броских куполов, в нем читались и достоинство, и сдержанность. Филатов сидел на раскаленных добела камнях и спокойно рисовал церквушку, как вдруг услышал жуткие вопли, и мимо него пронеслась растрепанная женщина, высокая и прямая, как сосна, и такая же золотистая от загара. За женщиной, пыхтя и отдуваясь, пробежал мужик с топором, на его разорванной рубахе виднелась кровь. За мужиком, поднимая пыль, протопала галдящая толпа – старики, старухи и дети – и ни одного парня или мужика. «Он ведь ее зарубит!» – мелькнуло в голове Филатова, и, отбросив рисование, он припустился за мужиком. Догнал и врезал ему кулаком в затылок.
Мужик свалился, отполз в тень под деревья и облегченно заулыбался – казалось, только и ждал этого момента. Подбежали старики, старухи, дети; отгоняя мух от потных лиц, стали объяснять художнику:
– …Она ему разбила нос… Он уже лет пять за ней бегает… У него тридцать две болезни и на все есть справки….
Внезапно Филатов почувствовал страшный удар сбоку, удар пришелся в глаз и Филатов не сразу разглядел, кто его нанес, а когда разглядел, невероятно удивился – перед ним стояла растрепанная особа, которую он спас от смерти. Она была черная от гнева, словно сосна, опаленная молнией.
– Сволочь! – кричала она, размахивая кулаком перед носом Филатова. – Кто тебя просит лезть не в свои дела?! Ты что, с адом в душе?!
– …Она баба горячая, – сказал один старик Филатову на обратном пути. – Может спрыгнуть с крыши дома, прокатиться на бешеной лошади… А на мужика своего набрасывается с кулаками… Ну он и прибегает к средствам самозащиты, припугивает ее топориком… Здесь намедни приезжало начальство из райцентра и ихний главный, ухватистый Корнаухов – все отпетые бездельники, только и умеют пужать да стращать. Взяли подписку с бабы, чтоб не била мужика, а с него – чтоб не брался за топорик… А вообще он мужик тихий, не пьет, чтоб не беспокоить соседей… У него и предки все такие были. Так что и его корни трезвые…
Конец ознакомительного фрагмента.