Радуга (Мой далекий берег)
Шрифт:
Разговорчивый стражник хмыкнул:
— Уговорил!
Противно заскрипел отпираемый замок.
Государыня перекинула негнущиеся ноги через борт лодки и, опершись рукой, встала на раскисший берег. Поправила капюшон, чтобы на Микитку не капало. Поклонилась Довгяле:
— Спасибо. Но как ты возвращаться будешь?
Он смущенно крякнул:
— Подожду, пока стража сменится. И впрямь рыбки половлю. А то сараюшка у меня есть, денечка три там пересижу…
Он оттолкнулся веслом от берега. Тучи неслись низко, задевая ракитник. Брызгали дождем. Время от времени вспыхивали в стороне Кромы туманные лиловые молнии.
Берегиня поставила на землю корзинку с котом. Рыжий высунулся из-под крышки,
Первые шаги по раскисшему проселку дались трудно, но потом она разошлась и прибавила шаг, тем более что дождик поторапливал. Сперва Берегиня пробовала держаться под растущими вдоль дороги кустами бересклета, жимолости и акации, но порывы ветра стряхивали с веток целые ведра воды, и, чтобы не промокнуть насквозь, лучше уж было идти под моросящим дождиком, вялым и нестрашным. Изголодавшаяся по воде земля глотала его охотно, отзываясь теплым паром, ноги взрывали сырую корку, а внутри песок все еще оставался сухим.
Переемное поле тонуло в серой мути и казалось бесконечным. Дальний, похожий на сизые всхолмия лес за два часа как будто даже не приблизился. Несмотря на дождь, государыня вспотела и все чаще вытирала лоб свободной рукой; перекладывала корзину, вроде и не тяжелую, из руки в руку тоже все чаще. А потом вовсе поставила и наклонилась, пережидая, пока перестанут лопаться пестрым фейерверком камушки в украшении-звезде. Они разлетались, щекотно кололи кожу под рубашкой. Наконец звездопад окончился. Костяшками пальцев Берегиня протерла глаза. Микитка благополучно все проспал и тихо тепло сопел за правым ухом. Рыжий в корзине тоже не шевелился: справедливо опасался, что выставят на дождь.
Около полудня женщина устроила привал. Солнце, прорвавшись сквозь тучи, заставило росу гореть на остриях травы. Государыня сидела, блаженно вытянув ноги, любуясь игрой радуг в капельках воды. Росинки обсадили травы, высветив каждую ворсинку на их изумрудной, малахитовой, моховой поверхности. Простым земляничным листком с хрусталинками росы по зубчатому краю можно было любоваться бесконечно. Рядом, сбивая воду, оставляя темные прокосы на изумрудной зелени, носился, как оглашенный, Микитка. Государыня накормила его и выпустила поразмяться. А сама жевала хлеб, запивая молоком из тыквенной долбленки, которую сунула ей в корзину Велга. Рыжий, подергав треугольными ушками, тоже выбрался на свет и, полизав молока, разлегся у Берегини на больном колене. Стало тепло и тяжело, но прогнать Разбойника не получалось.
Медленно капала вода с клена над головой. Солнце, упав на капельку между густыми темными листьями, вдруг зажглось синим и оранжевым, пронзительно и чисто, и Берегиня навсегда запомнила этот огонь.
У нее наконец выдалась минута рассмотреть пострадавшую «звезду». Пустотой оскалился всего десяток гнезд, куда меньше, чем ей со страху показалось. Государыня подумала, что надо бы подобрать и вставить подходящие по оттенку камни… а то украшение выглядело теперь уж слишком сиротливо. Едва ли еще какое порождение пыли купится… Берегиня передернула плечами. Она до сих пор не понимала, откуда знает, как справиться с пылевой ведьмой, и что ту привлечет «звезда» и удержит осина. И чего же крамольного было в ее мыслях или намерениях, что опять полопались камешки? Что тяжело идти, грязь липнет на сапоги комьями, и вот бы в тучах просвет над головой, хоть маленький лоскуток, чтобы совсем не промокнуть? Когда-то вроде умела такое сделать… Берегиня вздохнула. Она, видимо, действительно когда-то умела многое, хотя теперь это больше похоже на сон. У той же Сольвеги, да что там, Сёрен колдовского умения больше, чем у нее. Берегиня вспомнила, как однажды проснулась в детстве и долго лежала, пробуя понять, сон ли ей был, или она действительно спускалась по лестнице, не касаясь ногами ступенек. Так и не знает до сих пор. А еще припомнилась тучка, которая в самый жаркий полдень держалась над головой, навевая прохладу в пути…
— Микитка! — окликнула она и наконец стряхнула Рыжего с колена. — Пора идти!
С каждой пройденной варстой колено давало знать о себе все сильнее, к ней прибавилась боль в спине. Государыня стиснула зубы. Да еще навалился зной. Парило. Небо разделилось в зените надвое, за спиной плавали тяжелые кучевые облака, в них время от времени напоминал о себе ворчанием гром. Мухи и оводы, разведшиеся непонятно откуда в последнее время, так и норовили прилипнуть к потному лицу. Убаюканный дорогой Микитка хоть был укрыт капюшоном. А корзина с остатками провизии и котом, не пожелавшим идти своими ногами, все сильней оттягивала руку. Берегиня вытерла пот со лба, оставив на нем грязное пятно, сдула упавшие на лоб волосы. И вдруг, уронив корзину с возмущенно взвывшим Рыжим, резко развернулась боком по ходу проселка, выхватив и выставив перед собою меч. Вихрь пасти, мосластых лап, взметнувшейся пыли и щенячьего визга недобрал какой-то сажени. Громадный клочкастый волчара захлебнулся лаем и дернулся, пробуя подползти. За ним тянулись, мараясь в грязь, хвост и задние лапы.
— Грызь! Грызь, назад!! Не бойтесь…
Седой, дочерна загорелый мужчина бежал за собакой, и серый плащ хлопал у него за плечами. За седым едва поспевал молодой фряг, по-заячьи выбрасывая тощие ноги.
— Он не укусил?..
— Лэти…
Пограничник с государыней потянулись навстречу друг другу, но это длилось всего лишь мгновение. Сняв с плеч сумку с гукающим Микиткой, Берегиня осторожно передала ее Хотиму Зайчику. Ребенок тут же с воплем "Киса!" потянулся к свежеиспеченным фряжским усам. Рыжий, вылезши из корзины, принялся обнюхивать "коту"-самозванцу ноги. Лэти с Берегиней присели на колени по обе стороны повизгивающей собаки. В слабеющем голосе овчара звучало умиление. Он все старался потереться лбом об руки государыни.
Лэти ощупал беспомощные задние ноги старого пса. Вздохнул. Полез за мечом:
— Отвернись.
Берегиня покачала головой. Положила псу на лоб узкую ладонь. Лэти отошел и сам отвернулся.
— Ответь мне, — спросила она тихо. Пес, извернувшись, лизнул ее руку. Государыня посидела какое-то время, точно прислушиваясь. Потом закрыла собачьи глаза:
— В моем вырии тебе найдется место.
Старого Грызя похоронили, как человека. Хотим с Лэти-пограничником подняли на клен коченеющее длинное тело, привязали. Раздвинули ветки на восток, пожелали счастливого пути. Государыня и Рыжий с одинаковым выражением смотрели на это снизу, только Микитка радостно заливался смехом, ловя губами собственные пальцы.
Привал они устроили почти сразу. Перебрались через придорожную канаву и за кусты.
— А что через поле нас далеко видно — так и нам видно, — пробурчал Лэти и занялся костром. Хотим Зайчик разворошил чужую копешку и набрал изнутри сухого сена. Хватило и на розжиг, и прилечь. Фрягу досталось кашеварить и присматривать вместе с котом за Микиткой. Лэти размял государыне поясницу и ноги, старательно обходя больное колено. Только сейчас она разрешила себе почувствовать, как ноет каждая косточка после ходьбы и, особенно, сумасшедшего лазанья по крышам, и только постанывала под умелыми руками Лэти.
— Черта уйдет — без дела не останешься, — пробормотала сонно. Лэти застыл.
Шумно сглотнул, встряхивая руками. Стянул с государыни и положил к костру сушиться сапоги, развесил на сучке обмотки. Намазал потертости на ступнях мазью с запахом болота. Прикрикнул на Хотима:
— Да каша будет?
— Мне что, в котел залезть? — огрызнулся тот, но все же подкинул веток.
— Лэти, не ври, — сказала Берегиня. Рыжий согласно муркнул.
— Ушла Черта. За Алатырь-камень ушла, была там двадцать лет назад наша застава.