Радуга над Теокалли
Шрифт:
Пока жрец говорил, его помощники расстелили цветную циновку, в четырёх углах поставили горшочки, в них воскурили освящённые благовония; женщина судорожно обнимала ребёнка, пряча его в широких складках тёмного плаща.
Тут Иш-Чель вновь увидела себя на площади в Коацаоке, словно и не было прожитых лет… И вот снова она стоит перед жутким выбором. Тогда услужливая служанка подтолкнула её руку, а теперь чужая рука осторожно высвободила из объятий сына…
"Нет!! Не отдам!!!" – зашлась она в беззвучном крике, цепляясь за край одежд Маленького Ягуара.
Земля уходила у неё из-под ног, сердце… Сердце вырвали из груди…
Толпа домочадцев отступила или это она сама сделала первый шаг к одиноко стоящей посреди двора корзине?.. Иш-Чель не владела собой. Внутри всё то металось, то замирало, но она не могла ни на что решиться: очень быстро подойти к корзине и вытянуть жребий, или делать это медленно, чувствуя, как постепенно, с каждым мгновением, вытекает по капле её жизнь? Но все же она шла… Её глаза всё больше наполнялись слезами, они застилали свет и лились сплошным потоком.
Да она и не хотела ничего видеть, слышать, чувствовать… Была только эта корзина, и она, Иш-Чель, они были здесь и сейчас. Корзина не могла исчезнуть или сдвинуться с места без посторонней помощи, но она могла идти сама. Хотя в настоящий момент отдала бы всё, чтобы потерять способность двигаться самостоятельно, а вместе с этим и возможность чувствовать и делать выбор.
Как ни медленно Иш-Чель продвигалась, но вскоре ноги упёрлись в стенку корзины и чуть не опрокинули её. Постояв несколько минут и переведя дух, Иш-Чель наклонилась и заставила себя опустить руку внутрь.
Пальцы судорожно схватили верхнюю дощечку, затем, испуганно отбросили её и зарылись в маленькую кучу. Ледяной ужас подавлял чувства, мешая принять решение, от напряжения у неё потемнело в глазах, закружилась голова, ноги предательски подогнулись…
Она упала перед корзиной на колени.
Ещё миг…
Ещё…
"Я не могу этого сделать!" – рука выскользнула и безжизненно упала. Иш-Чель не хотела разжимать её и смотреть, что она вытащила – жизнь или смерть. И не находила в себе сил бросить жребий обратно…
Один из жрецов шевельнулся, чтобы подойти и помочь женщине, но старший в процессии его остановил, отрицательно покачав головой.
Иш-Чель почувствовала, что теряет сознание, но, словно сквозь туман, к ней пробился гул голосов. Она почувствовала, как чья-то тёплая и сильная рука уверенно поддержала и подняла её с колен. С трудом женщина взглянула на человека, неожиданно пришедшего ей на помощь. Иш-Чель увидела перед собой мужа. Он уверенно сжал кисть руки, заставляя её бросить жребий обратно в корзину.
Подобное действие вызвало возмущённый ропот среди жрецов. Но Амантлан гордо вскинул голову, обвёл их тяжёлым взглядом, заставив замолчать. Затем медленно, с достоинством произнёс с тоном оскорблённого достоинства, пресекающего любые возражения:
– Право тянуть жребий принадлежит мужчине – главе дома, семьи, рода и никто не смеет лишить меня его! Я специально прибыл с севера, чтобы выполнить свой долг перед нашими любимыми богами!
Сквозь слезы Иш-Чель наблюдала за происходящим, поддерживаемая под локоть Ишто, уже открыто и без стеснения плачущей, и… прижимая к себе сына.
Амантлан обошёл, как требовал обычай, вокруг корзины, читая молитву, останавливаясь для этого у каждого горшочка. Он поднимал голову, следя за возносящимся к небу дымом. Завершив все приготовления, Амантлан сделал знак, и два жреца подошли, подняли перед ним корзину – негоже воину склонять голову. Когда муж опустил руку, чтобы вытащить жребий, обе женщины закрыли глаза. Иш-Чель подхватила и крепко прижала сына к себе.
Но вот Амантлан поднял вверх табличку, она была гладкой и не содержала на себе никаких знаков. Вздох облегчения вырвался у обеих женщин, а Амантлан уже заканчивал вежливое обращение к жрецам:
– Боги решили не радовать мой дом избранием! Вам предстоит далёкий путь, уважаемые служители Тлалока!
Едва дыша, Иш-Чель разомкнула объятия и отпустила Маленького Ягуара, который, собственно, так и не понял, почему плакала бабушка, почему внезапно приехал отец, почему мать обнимала его так крепко…
Он, весело смеясь, подбежал к отцу, обнял его за ноги, подождал, пока Амантлан подхватит его на руки, подкинет высоко к небу, как птицу, и поставит на землю. После приветствия Маленький Ягуар вспомнил вдруг, что у озера его должны ждать друзья. Там-то, явно, будет интереснее, чем дома… И пятки мальчика засверкали, унося к озеру. А Иш-Чель всё никак не могла прийти в себя. Показав знаком служанкам, что ей и свекрови нужна помощь, скрылась в своих покоях.
Слуги почти занесли Ишто к ней в комнату и заботливо уложили старую женщину на ложе. Сдерживая слезы, хозяйка попросила принести постельных собачек – её била дрожь. Сняв одежду, Ишто укрылась одеялами и терпеливо ждала, когда маленькие лекари устроятся вокруг неё и своими телами подарят долгожданное тепло, снимут нервное напряжение последних дней. Служанки продолжали стоять в ожидании. Тогда почтенная Ишто пошарила под одеялом и вытащила парочку пёсиков, одного с серой кожицей, второго с темно-бурой – их светлые хохолки, только что придавленные, теперь весело топорщились белыми пушистыми кисточками между большими ушами.
– Отнесите моей невестке, пусть они и её полечат!
Прижимая к груди тёплые тела собачек, служанки покинули хозяйку.
До позднего вечера Иш-Чель пробыла у себя. Все обошлось, но нервное напряжение было настолько сильным, что радоваться не хватало сил. Очень кстати пришлись постельные собачки, которые устроились у неё на груди и, преданно прижавшись, делились теплом, забирали ужас прошедших дней. Пролежав, Иш-Чель уснула, убаюканная мирным сопением маленьких лекарей.
Когда все улеглось в доме: кто-то из фанатиков был огорчён, кто-то из неверующих, вернее, сочувствующих, был рад, понимая чувства госпожи, Иш-Чель направилась в комнату к мужу.