Радуга (Птицы в пыльных облаках)
Шрифт:
Лэти кивнул головой куда-то в сторону Ястреба и государыни.
Мужчины отошли совсем недалеко, за пахнущий кислыми яблоками ивняк. Лэти швырнул на траву свой серый плащ. Срезал лозовую ветку, ошкурил.
– Снимай штаны.
Сашка стоял перед ним потный и недоумевающий. Тогда Лэти одним коротким движением, как перед тем ветку, перерезал гашник, и штаны опали, скрутив Сашке ноги.
– Ложись.
– Д-да в-вы что...
– заикнулся Савва. Один взгляд проводника заставил его заткнуться.
Сашку разложили на плаще, Тумаш придавил
Сашка очнулся от того, что кто-то смазывал болезненно ноющие рубцы. Откачнулся. Кровь с прокушенной губы окрасила траву.
– Уй-ди...
Он отшвырнул и плащ Лэти, и целительную руку. Извернулся, опрокинув горшок с мазью. В сумерках увидел две полные луны - голые колени Сёрен. Девушка плакала.
– Уйди. Тошно...
Несмотря на сопротивление, она сжимала в ладонях его мокрые то ли от росы, то ли от слез щеки:
– Что же ты... ты же не себя... ты нас...
Словно колеблясь, закусила кончик косы.
– Она сорвала бинты. Ей же нельзя- на свет. А Ястреб...
Сашка сделался малиновым - щеки, уши, грудь... это было видно даже в сумерках. Сёрен подобрала горшок, встала. Луны коленей светили у лица. Пахли яблоками и крапивой. Потом опала плахта, и стало темно.
11.
Юрий Крадок сидел над кувшином вина, сжимая голову обеими руками, как будто она вот-вот могла развалиться от напора чувств, как спелая тыква.
– Дед, ну если бы я знал... дед...
– Если ты больше ничего не можешь сказать, то хотя бы покажи мне мои комнаты.
Ястреб содрал с плеча развесистый клок паутины, сдул, подкинув, с ладони:
– Не знаю уж, что Сольвега имела против кочевой жизни. Во всяком случае, там было чище.
– Но дед... но я же...
– Не знал, что я заявлюсь с черного хода? Уж мог бы догадаться.
Ястреб отобрал у внука кувшин и сделал большой глоток.
– Вкус у тебя отменный. Понимаю, что в доме больше ничего нет.
– Я пошлю Тильду...
– Это кто еще?
– Служанка.
Ястреб потянулся, взлохматил волосы:
– Поздновато для покупок. Утром разбуди ее пораньше, пусть прибирает. Девочки ей помогут. О, что это?
– он осмотрел и даже ощупал старое, с вылезающей набивкой, тяжеленное кресло.
– Сойдет, по-моему. Садись.
Знаменщик покорно уселся.
– Возьмись за подлокотники. Покрепче!
– Дед?
– Я хочу сразу сообщить, что привожу в дом жену. Леший! Плечи некуда девать?
Запахло сладко и терпко, густая лужица кровью впитывалась в старые половицы.
– Ее опять тошнило.
Сольвега смотрела на Ястреба синими внимательными глазами, стоя в низу лестницы, спрятав руки под заляпанный зеленью передник. На ведьме было не идущее ей совсем платье из красной тафты, волосы укрывал проколотый высоким гребнем платок.
– Ты просил меня говорить.
– Да, девочка. Спасибо. Юрий!
– позвал он.
– Мне нужен хороший травник. Пойдешь...
Он повернулся на неясный звук. Сольвега поднесла руки ко рту:
– Я...
– Сейчас приду, девочка. Юрий, купишь тминных семян, жгучей крапивы, молока и меда. И еще... Нет, не так, - перебил он себя.
– Ты все напутаешь или выберешь не то. Веди! Сольвега, где эти лентяи?
– Лэти забрал Микитку на рынок, и Сёрен, - слабым голосом отозвалась она.
– Остальные мне помогают.
– Издому - ни шагу, - велел Ястреб.
... Юрий едва поспевал за дедом, и было неясно, кто кому показывает дорогу. Наконец он не выдержал:
– Дед!
Ястреб резко обернулся.
– Я вчера хотел сказать. Они могут прийти. Я... нарисовал одну женщину. Не понимаю, как узнали. Регин не говорил. Они обыскивали, когда меня не было.
– Нашли?
– Нет. Я спрятал. Вот, - они остановились возле аптеки, под ярко размалеванной вывеской. Очень чистая, толстенькая, ухоженная псина, развалясь в невозможно пушистом розовом облаке, подмигивала прохожим. Ястреб задрал голову, пригляделся и громко захохотал. Звонко ляпнул Юрия по плечу.
– Дед, ты мне всю спину отобьешь!
– А чего ты хотел? Привыкай.
И щедро распахнул аптечную дверь.
Визг пронзил перекрытия и унесся в небо. Сёрен, которая, в сопровождении Лэти как раз подходила к дому, уронила корзинку с карпами и зеленью. Радостно запищал на плечах у разведчика Микитка. Сбежались не только все домочадцы, но и половина улицы - раздолье для воришек; а кто не сбежался - едва не повыпадал в окошки.
– Они решили, ты колотишь любовницу, - ядовито прошептал Ястреб на ухо внуку, вместе с ним взбегая по лестнице.
– И одобряют.
Визг набирал красочность и силу, в нем появились добавочные тона. Савва, успевший, как ни странно, первым, держась за сердце, созерцал загадочные движения Сольвеги. Она подпрыгивала, отталкивала что-то полосатое, одновременно зажатое в кулаке и, разумеется, изо всех сил визжала. Ястреб втянул запах трухи и плесени, ловко поймал Сольвегу и лишил ее полосатого предмета. С укоризной взглянул на Юрия.
– Тут со смерти бабки никто не спал, - покаянно выдохнул тот.
Через какое-то время выяснилось, что в порыве хозяйственного рвения Сольвега взялась перетряхивать кровать. Кровати этой, громадному коробу на слоновьих ногах, поставленному под балдахин на возвышение, было никак не меньше трех сотен лет. Не касались же его, как правильно сказал Юрий, со смерти бабки, то есть лет пятнадцать. Все заросло пылью, паутиной, цвет покрывала определить не представлялось возможным. Сама же кровать из мореного дуба, на взгляд Сольвеги, была еще ничего. Ведьма слегка удалила пыль, поснимала тряпки и взялась за сенник. Мирно живущие там который год мыши и вообразить не могли, что кто-то схватится за их гнездо!