Радуга (Птицы в пыльных облаках)
Шрифт:
Стараясь унять судорожный смех, Ястреб приподнял лицо жены за подбородок, почти зажмурился - вот-вот в руке останется обугленная плоть с чернеющими внутри костями... наваждение. Бережка облизнулась и все так же виновато объяснила:
– И ничего смешного. Есть хочу - умираю.
– Нельзя сразу... много.
– Разве это много?
– она обиженно кивнула на стол, на котором наспех были собраны корзинка с яичной скорлупой, желтоватая сахарная голова, разбитые в горшочке желтки, горлачик со сметаной и разломанная коврига пшеничного хлеба. Ястреб втянул духовитый запах.
– Они же, эти двое, все съели, - продолжала
– Я им скажу, - ухмыльнулся Ястреб.
– Уж скажу. А кому?
– Этим, - Берегиня облизнулась. Мелькнул нежно-розовый язык.
– Знаменщику этому патлатому и второму... с ним...
– А Сольвега где?
– Не знаю. На рынок их прогнала.
Она отломила и со вкусом захрустела корочкой. Из-под табурета ответило утробное урчание. Ястреб стремительно нагнулся: рыжий драный котяра приканчивал в миске сметану.
– А этот откуда?
– М-м...
– государыня проглотила еще ложку смешанных с сахаром желтков. За руку муж ее поймать не успел. Но ложку после отобрал.
– Пойдем, посмотрю тебя, - сказал строго.
– А потом погуляешь в садике за домом. Только оденешься теплее, август, с утра холодно.
Она огорченно глянула через плечо на стол. Потянулась.
– Помыться бы.
Ястреб засмеялся:
– Ладно, была тут мыльня. Если Юрий не порушил, велю сготовить.
Провел ладонью, стирая остатки желтка с ее щеки.
...
– По-моему, мы пытаемся спрятать горящую головню под разбитый горшок.
– Это что же, опять под кустиком ночевать?
– заныл из угла Савва.
– Я вам не зайчик.
Ястреб впился пальцами в отросшие волосы, потянулся с хрустом. На усмешливом лице его отразилось какое-то подобие смущения.
– Доселе человек, возвращенный обрядом, до смерти не открывал уже лицо, перевела Сольвега. Аптекарь, оказавшийся в центре самума, мечтал провалиться сквозь землю. Угораздило его столкнуться с женщиной, нарисованной Юрием, и узнать ее. Бедняга ерзал на стуле с резной дубовой спинкой и все ждал, когда его к этому стулу станут приматывать с неальтруистическими поползновеньями. Аптека неоткрытая, он же всего за Тильдой зашел... Милосердие наказуемо. Он попытался заглянуть всем в глаза, ища там своей участи, опрокинул вино на ковровую скатерть... снова испытал желание провалиться от стыда.
– А Тумаш где?
– спросил Ястреб.
– Тумаш с Микиткой играет. Он сказал, как мы решим.
На стол вспрыгнул драный котяра, заставив аптекаря шарахнуться, брезгливо понюхал винное пятно.
– Разбойник! Как ты - мне беда.
– Не понимаю я вас, мужчины, - Сольвега выпятила алые губы.
– Не проникнут ее. Кромцам так пылью очи застило: решат, что сами больны, чем поверят в сказку. Сколько она лет тут жила? Десять? А кто разглядел? Вот этот только, она кивнула на бледного Сашку. Тот молчал, лишь судорожно растирал на предплечье похожее на крапивный ожог пятно.
– Юрий, ты ее узнал?
Он пожал широкими, как у деда, плечами:
– В лицо знал, - отозвался медленно, - а кто - нет.
– В лицо ее пол Кромы знает. Ладно, первый Мартин увидел.
– Не обижайтесь, - засопел аптекарь. Нос его всегда отвечал на житейские бури самым неподходящим образом.
– На обиженных воду возят.
– На сердитых, - зубами выдирая из ладони занозу, поправил Андрей. Он сегодня колол
– Держать взаперти и лицо закрыть.
– Головня под горшком.
– Кумушки изойдутся. Какая в печной трубе застрянет от любопытства.
Ястреб ухмыльнулся. А Сольвега - та вовсе рассмеялась в голос.
– Мужчины! Разума - как в телках! Ты где жену брал?
– напустилась она на Ястреба.
– В Исанге?
– Или Согдае.
– И с собой оттуда привез. Так и надо из нее шемаханку сделать. Волосы, лицо...
– Сольвега закусила краешек рта.
Савва радостно всплеснул ручищами:
– И поярче. Чтобы все видели.
– Радость моя, - ведьма прижала к животу его голову.
– Вот и пойдешь с Лэти на торг, у него ума поболе вашего. Дай им денег, - обратилась она к Ястребу.
– Сразу можно не платить, только задаток, зато полновесным золотом. Шелков цветных, алтабасу, тасьмы всякой. Надо ж приодеть молодую жену. А то в Кроме они все, как мыши, серые. Дальше...
– У меня снадобья есть, - вставил шельгу аптекарь.
– Я когда-то духи готовил и притирания. Пока магистрат указ не издал, за них теперь женщин секут и с мужей и отцов "вину" взымают. Но если не делаю, это не значит, что все забыл.
– Тогда забирай Тильду, как договорились. Пришли с ней, - Сольвега медленно загибала пальцы, - сок тайского ореха, дубовые "яблочки", сурьму... Запомнишь?
Мартин хмыкнул и украдкой вытер свой длинный нос.
Жизнь начиналась веселая. Продавая старушкам светоянник продырявленный и жестер от костоломки и желудочных хворей, вылавливая из пузатой бутыли пиявок для почтенных отцов семейства супротив полнокровия и иных каких томлений, всегда знал сутулый некрасивый Мартин, что время его еще не настало. Заплутало где-то время среди паутины и вереска, среди пыли в пустых зазорах городских башен. Свистит время крыльями ласточек, смеется кукушкой за тинистым Закромным прудом. Толок в ступке зелья, кивал болтливым соседкам, купал недовольную Маруську в настоях полыни - и ждал, ждал... Не минуло, не обошло, как боялся. Не упустить бы теперь, ухватить павлиний хвост, чтобы не убежало водой сквозь пальцы. Не утекло зыбкой радугой, помнящейся только по снам.
...
– Мы уже встречались...
– под обезумевшими пальцами неуклонно превращалась в мятый пирожок шляпа, угловатая пряжка грызла ладони. Сутулая фигура, длинный нос, лоскутное платье, более приличное жонглеру, чем аптекарю - и мятущийся удивительный голос: хорал подвешенных над морем колоколов. Губы женщины дрогнули улыбкой.
– Нет. Я никогда в этом доме не жила.
– Да нет же!
– он в сердцах отбросил шляпу. Глупости какие. Должна петь, зовя к подвигам, серебряная труба. Выходить из стен... нет, прямо из солнца герои. И он - говорит совсем не то.
– Юрий - он знаменщик.
Ну услышь же меня! Прикажи упасть на колени. Коснись клинком плеча. И я пойду, куда ты захочешь. На бой, на дыбу, даже в печальный тлен Терема Хрустального.
– Так вам нужен Юрий?
Похоже, она счастлива была, что недоумение разрешилось так скоро.
– Да, Юрий мне нужен, - с сопением признался он, вспомнив сон. Чуть портилась погода - и нос... "Врачу, исцелися сам..." Отвернувшись, он незаметно вытерся рукавом.
– Юрий рубит дрова. Я позову.
"На дворе трава, на траве..."