Радуга
Шрифт:
Он, тогда высокий тощий мальчишка в отутюженной белой рубашке с бабочкой со скрипкой в руках и Наташа в джинсах и красном свитере идет рядом, сжимая в руке папку с рисунками, рассуждает о том, что белый - это вовсе и не цвет, это просто фон, для настоящего цвета - зеленого, желтого, синего.
Как же это он забыл? Значит, Пашке она говорит тоже самое...
Он мечтал рисовать, но родители были непреклонны - вначале закончи музыкальную школу, а дальше занимайся, чем хочешь. Под этими словами подразумевалось что-нибудь полезное и нужное, то, что мнению его родителей
И они вместе с Наташей ходили в художку, а летом их возили за город на этюды.
Первый неловкий поцелуй у него до сих пор ассоциировался с запахом ромашкой. Она росла там везде, казалось, что весь луг покрыт белыми шапками с желтыми серединками. Ромашковый луг с гудением пчел и большими бабочками - крапивницами.
Первый поцелуй... Она тогда собирала цветы, а потом сидела на повалившемся стволе березы и плела венок. Белые цветы в золотых густых волосах , дрожание легких лепестков рядом с длинными ресницами, отбрасывающих тень на нежно-розовые щеки.
– Здорово, здесь, правда?
Кажется, и сейчас он еще слышит ее голос и видит поднятые руки к облакам и покачивание ими в такт только одной ею слышимой музыки.
Он просто не мог ее не поцеловать. Это получилось так естественно...
Она ответила. А когда он отпустил ее, прижалась к нему головой и еле слышно вздохнула.
Тогда-то он и узнал от нее, что по индийскому поверью бабочки передают желания небесам, и они непременно сбываются.
В последний день перед самым отъездом он пришел туда уже один. Упал в густую траву и долго лежал, смотря на большие облака, медленно проплывающие над его головой. Небо в тот день было особенным - как голубая эмаль, чистоту которой нарушали облака и бабочки.
Легкие взмахи крыльями и его мечты и желания уносились ввысь...
После того лета он много писал облака. Его кумиром был Федор Васильев. В его картинах он видел то самое лето , луг и небо с облаками...
А она уехала. Ее отца перевели служить в другой город, кажется, куда-то в Среднюю Азию...
Он тогда был похож на сумасшедшего : высокий, худющий с больными горящими глазами, ходил по улицам и искал ее или закрывался в своей комнате и долго сидел с карандашом в руках, уставившись в одну точку, потом оцепенение проходило и он схватив бумагу начинал рисовать...
Всегда одно и тоже: ромашковый луг, небо с высокими облаками и девушку с венком в волосах, над головой которой кружилась маленькая бабочка.
Он не знал, как выжил и почему не сошел с ума.
Только однажды проснувшись утром, долго лежал под одеялом, слушая дождь за окном, а потом неожиданно обнаружил, что боль притихла. Свернулась маленьким комочком где-то в глубине души и затихла.
И он начал жить снова.
Ходить на занятия, готовиться к выпускным экзаменам, слушать мамины нотации и исправно посещать бассейн. Только в художественную школу он теперь приходил реже. Приходил, что бы нарисовать облака и выплеснуть на белый лист то, что в душе. ..
Часто
А потом ему стало казаться, что это все никому не нужно. Может быть поэтому, когда родители сообщили ему, что он должен продолжить семейную традицию и стать юристом, он не стал сильно сопротивляться. К тому моменту ему было уже все равно.
Вспоминал ли он о ней? Да, особенно вначале, стоило увидеть похожую хоть чем-то на нее девушку, как сердце вдруг останавливалось, а потом с силой начинало бухать в груди и пронзало болью, когда он понимал, что это не она.
Потом это стало случаться все реже.
Хотя может он просто заставил себя не думать о ней? Может быть...
Дмитрий открыл глаза и недоуменно уставился на чашку в руке. Вместо чая там была остывшая вода. Он встал и пошел на кухню. Вылил воду из чашки и достал коробку с чаем и глиняный чайник с бамбуковой ручкой. Заварил чай по всем правилам и налил себе крепкого и ароматного напитка в фарфоровую старую синею чашку с едва заметной позолотой по краю. А свою привычную белую кружку убрал в шкаф.
– Больше ничего белого.
– сказал он сам себе и с наслаждением отпил глоток.
После чая он прошел в комнату, посмотрел на желтое солнце с кривоватыми лучами, улыбнулся и лег спать.
Утром он начал с чашки кофе и двух больших имбирных пряников. А потом стал планировать перестановку в комнате и когда все было распределено, тут же занялся осуществлением своего плана.. Цель была одна: передвинуть шкафы с бумагами так, что бы свет от окна полностью заливал белую стенку на которой красовалось Пашкино солнце. На это занятие у него ушло пара часов, но к обеду, он уже облачился в старые джинсы и футболку, расставил на пленке коробки и банки с красками и кистями и преступил к работе.
Наташа позвонила в его дверь спустя неделю. Вначале она ждала от него звонка с предложением поужинать или сходить в кино, но его так и не последовало. Потом она с интересом прислушивалась к звукам передвигаемой мебели в его квартире и стуку, а иногда в раскрытое окно ветер приносил из соседней квартиры запахи краски. Не иначе, как ее сосед занялся ремонтом, так почему бы ему не помочь? Тем более, что она сама ему предложила. Да и ожидание стало к концу недели уже совсем невыносимым .
Она тосковала по нему. Все это время, что они не виделись, все эти годы она запрещала себе думать о нем, вспоминать, а значит и чувствовать. Боялась даже себе признаться, как сильно ей хотелось увидеть его и услышать его голос..
У двери она в нерешительности замерла и только, протянув руку, к звонку обнаружила, что ее пальцы холодны как лед и слегка дрожат... Она постаралась унять волнение и вдруг вспомнила, как Димка брал в холодной студии ее замерзшие пальцы и согревал свои дыханием, а потом прижимал к груди и смотрел на нее теплыми глазами. Она тогда не знала от чего вдруг ей согревалась: от тепла, которое шло от его сердца или от его глаз...