Рагу из лосося
Шрифт:
— Кто же будет теперь твоим концертным директором?
— Вал. Евг. подыскивает человека.
— Откуда у Вал. Евга столько денег?
— Проворачивал какие-то делишки с Сергеем. А может, Розалия продала по дешевке. Но вообще он человек состоятельный. Это сразу видно. Ладно, давай отвлечемся от Вал. Евга. Ты его не любишь, а зря. Он-то собирается снимать мой клип. И сайт превратил просто в конфетку! Только… Что же нам теперь делать?
— Ждать. Это самое разумное решение. И это единственное, что нам остается делать. Ждать. Тот, кто украл рубашку, проявит себя рано или поздно. Может, попросит денег, если это шантажист.
— Откуда он узнал про рубашку?
— Вывод один: он тебя
— В темноте? Когда я уезжал из того дома? Сомневаюсь!
— Значит, здесь, в квартире.
— Но меня видели всего двое. Ты и… Вал. Евг.
— Я не знаю, кто и когда, но тебя видели в окровавленной рубашке. Поэтому нам остается смириться и ждать.
Цирк был полон счастливых малышей. Они были счастливы потому, что пришли в сказку. Эта сказка сверкала на сцене — ослепительная, красивая, немного волшебная. Свет погас, и открылся совсем другой мир. Мир, в котором не было места печальному и плохому.
Я сидела одна, в третьем ряду, с тихой затаенной печалью глядя на детские лица. Как они были счастливы, эти малыши, попавшие в долгожданный волшебный мир! И как, наверное, несчастна я — я, для которой не существует волшебных сказок. Дети были чистые и светлые. Я очищалась, соприкасаясь с этой удивительной чистотой. И немного печально смотрела на арену. Цирковое представление было в разгаре. Кувыркались акробаты, собаки катались в повозке, ярко украшенной бумажными цветами, какие-то козы гонялись за обезьяной (или наоборот), две женщины летали под куполом цирка, между номерами выскакивали разноцветные клоуны со старыми, знакомыми еще с детства номерами (я всегда очень любила цирк). На какое-то мгновение я вдруг тоже почувствовала себя счастливой. Но это оборвалось слишком резко — когда вспыхнул свет, освещая зал, в который я пришла не для того, чтобы смотреть представление. В конце четвертого номера (решив, что уже подходящее время) я тихонько вышла из зала. Разумеется, в коридорах и фойе не было никого. Я быстро пошла к буфету.
В буфете не было посетителей. Две женщины в углу стойки громко разговаривали о каком-то Коле, который кому-то не позвонил. Третья женщина вытирала полотенцем стаканы и аккуратно расставляла их на большом подносе. Это была очень полная женщина с ярко — рыжими крашенными волосами и грубым, обрюзгшим лицом. Ее бесформенная расплывшаяся фигура была затянута в аккуратное черное платье с белым воротничком, которое ей очень не шло. На грубом красноватом лице не было ни грамма косметики. Выражение лица было отрешенно — пустым. Женщина двигалась как автомат, совершенно не обращая внимание на то, что она делает. Она выглядела старой, уставшей и какой-то потухшей. Я не сомневалась, что передо мной Алла. Я подошла к стойке, но женщина не обратила на меня ни малейшего внимания. Тогда я решилась.
— Мне нужно с вами поговорить. Вы Алла?
— Ну Алла. И что?
— Мне нужно с вами поговорить!
— Шла бы ты отсюда, а? — стакан упал на поднос с легким звоном, — пошла отсюда, пока я тебе морду не разбила!
Голос у нее был сочный, вульгарный, а потухшие глаза вдруг вспыхнули каким-то нехорошим огнем. Я опешила.
— Зачем вы так?
— Что сюда пришла? Думаешь, не понимаю, чего ты явилась сюда, еще одна сука? Я больше не буду разговаривать с такими, как ты, а буду прямо по морде бить, суки! Вонючие шакалы, слетаетесь, как стервятники на падаль! Для вас не существует ничего святого! У человека горе, а вы, поддонки, даже не понимаете, что такое горе! А ну пошла отсюда, а то так сейчас твою смазливую морду расквашу, что никто не узнает!
— Что я вам сделала?
— Что ты мне сделала, сука? Ты еще спрашиваешь? Я больше такой дурой не буду! Чтобы ты чиркнула грязную писульку в своей газетенке, я не дам тебе лезть в мою душу! Даже у такой, как я, есть душа! Я просто набью тебе рожу, и всего делов!
Я стала кое-что понимать.
— Алла, успокойтесь, я не журналистка.
— Все вы так говорите вначале!
— Я действительно не журналистка! Серьезно! Я была другом Маши.
— У Маши не было никаких друзей.
— Не правда. Я очень хорошо к ней относилась. И она сказала мне, что если с ней что-то случится, чтобы я пришла к вам. Мы говорили за несколько дней до ее смерти. Она очень тяжело переживала смерть Сергея, мы говорили об этом и…
— Как твое имя? — лицо женщины оттаяло.
— Ри.
— Я слышала это имя, — теперь она смотрела на меня совсем по — другому, — Маша упоминала это имя. Она говорила, что ты живешь с кем-то из артистов Сваранжи…
— Правильно, с Дмитрием Фалеевым. Мистер Дима. Слышали?
— Конечно, слышала. Да, тогда все в порядке, — Алла полностью расслабилась, — а я вас совсем не за ту приняла… Ходила тут ко мне девчонка сопливая, из газеты «Мегаполис — экспресс»… Сказала, что статью о Маше будет писать, какая она была талантливая… Ну, а я расчувствовалась. Стала с ней говорить. А потом девочки с работы рассказали, что она такое написала в своей газете! Написала, будто мы с Машей были любовниками, что Маша известная лесбиянка, а я всегда ревновала ее к мужикам. Я после этого два дня ревела, как сумасшедшая. Как же можно писать такое… Хотела эту соплю убить. И решила, если кто еще из газетенок ко мне подлезет, буду сразу бить в морду!
— Действительно, подло. Мы можем поговорить?
— Сейчас — нет. Антракт скоро. Это последнее вечернее представление. Я заканчиваю работу в десять. Еще минут сорок на всякую ерунду. Короче, тут кафешка есть ночная, за углом. Жди меня там в одиннадцать, за столиком. Я приду и обо всем поговорим.
В тот вечер (вернее, ночь) Димка выступал в крутом ночном клубе в сборном концерте (кажется, это были съемки какой-то передачи — я знала, какой, но из-за других важных мыслей вся эта тусовочная ерунда вылетела у меня из головы). Очередное дебильное шоу или «сборняк» к какой-то дате, под который хорошо отмываются чьи-то деньги. Димка должен быть там к 9 вечера (хотя начало концерта в 11). Я решила поехать туда, покрутиться перед его глазами, а с самого концерта улизнуть. Припарковаться возле клуба было практически невозможно, и мне пришлось сделать это в соседнем переулке. С трудом втиснув мой «лексус» между крутым джипом и побитой «Тойотой», я бегом помчалась к служебному входу. У дверей, как всегда, дежурили два мордоворота бандитсткого вида. Они не должны были впускать никого. Я назвала фирму Сваранжи и свою фамилию. Каждый артист (вернее, каждый директор или продюсер) оставлял на входе список тех, кого обязательно нужно пропустить. Так Вал. Евг., по требованию Димочки, писал, что я имею отношение к фирме Сваранжи, мою фамилию и мне не обязательно было ехать только с Димой, чтобы пройти в какой-то крутой клуб. Вдобавок Вал. Евг. выдал мне пластиковую карточку «свободного входа», которая удостоверяла, что я имею отношение к продюсерской фирме Сваранжи.
Итак, я назвала фирму и фамилию, ткнула мордоворотам под нос пластиковую карточку и оказалась внутри тусовочной толпы, которая всегда была на подобных мероприятиях. Я покрутилась в этой толпе, попалась на глаза какой-то журналистке из «Светской хроники», которая щелкнула меня в тот момент, когда я здоровалась с Алексом Назаровым (я представила заголовки — «Изменяют ли мистеру Диме?») и нашла Димочку, мирно беседующего с крутым Викторовым. Чтобы не прерывать эту содержательную (судя по виду Димочки) беседу, я помахала ему издалека и вновь нырнула в толпу, где была остановлена Вал. Евгом: