Рагу из лосося
Шрифт:
Вечером начался дождь. Серое небо в клочьях порванных облаков. Димка собирался в студию, на ночную запись. Это значит, что он вернется не раньше 8–9 утра.
— Даже природа оплакивает твоего поэта! — грустно говорит Дима. Я не понимаю, что это — ехидство или настоящая грусть.
Я заказываю такси, решив не брать машину. В таких расстроенных чувствах лучше не садиться за руль. Холодный ветер, ворвавшийся в окно машины, растрепал мои волосы, испортил прическу. Алик сказал бы, что я нравлюсь ему с любой прической. К горлу вновь подступила боль. Алик являл
В квартире Алика была масса народа. Я вручила ему на память небольшой сувенир. Некоторые из гостей были мне знакомы, но большинство — нет. Было много еды и спиртного. Стоило присмотреться более внимательно, как сразу бросалось в глаза: за веселыми шутками окружающих таится что-то совсем не веселое и жизнерадостное. Улыбки были натянутыми, а глаза — не смеялись. Вскоре веселье сняло как рукой. Маленькое мгновение правды — молчание. И стало понятно, что это — прощание. И кто-то тихо сказал:
— Почитай стихи, Алик.
А кто-то погасил люстру и принес с кухни две маленькие свечи — их зажгли и поставили в противоположных концах стола. От сидящих за столом людей поползли вверх огромные тени. Алик сказал:
— Первым я почитаю стихотворение, посвященное моей единственной и очень печальной любви. Я ухожу в другой мир, любимая, потому, что не могу без тебя…
Алик все читал и читал, и мне не хватало совсем немного, чтобы не разрыдаться в голос. Мои глаза были сухи. Коньяк в большом бокале отсвечивал цветом спелого каштана на руки и платье. Тихо — тихо вливалась в раскрытые окна ночь. И я уже приняла решение — этой ночью остаться. Все разошлись около часа. Алик спросил меня:
— Ты ведь останешься?
— Да, останусь. Сам знаешь, что я не могу уйти так.
— Я спрятал бутылку коллекционного французского шампанского, чтобы когда-то выпить вместе с тобой. Наверное, именно сейчас представился такой случай?
— Наверное. Напиши мне это стихотворение — своей рукой. То самое, которое читал первым.
Алик написал, и я спрятала листок в сумочку. Потом он открыл бутылку шампанского. Золотистое вино горчило — и мне казалось, что эта горечь не пройдет никогда.
Мы любили друг друга в первый и последний раз, и для меня это было подобно вкусу нового, ранее не пробованного блюда. За столько лет с Димой я давно успела отвыкнуть от чужих рук и тел, отступивших навсегда на второй план. Но это не было изменой. Это было похоже на… милостыню. Алик прекрасно понимал эту милостыню, как понимала ее я.
Утром серый рассвет осветил смятую постель и не допитое шампанское в бутылке. Бокалы так и остались стоять на столе. Я прижалась к плечу Алика и заплакала. Я теряла человека, которого все-таки любила в глубине души. Рассвет — тусклая и убогая красота наступающего унылого дня. В окна, уже освобожденные от занавесок, пытался влиться свет.
— Ну вот и все, — сказал Алик, — лучше бы не было этой ночи. С ней мне будет страшней уезжать.
— А может быть, легче, зная, что продолжения не будет.
— А могло бы быть?
— Нет. Никогда.
Алик плакал по — детски, уткнувшись в теплые ладони. За окном серый рассвет перешел в дождь. Я встала с постели и начала одеваться. Потом сказала:
— Давай выпьем с тобой в последний раз. И расстанемся по — хорошему. Я буду всегда о тебе помнить. Ты будешь жить в моем сердце — так, как будто ты рядом со мной. Моя любовь, которую я не сумела открыть.
Алик налил шампанское в бокалы. Мы выпили. Не оглядываясь, молча пошла к двери. Я оглянулась только один раз, сдерживая горький и отчаянный крик… На мгновение мелькнула шальная мысль: бросить все и остаться с ним, с человеком, который так искренне меня любит! Но перед моими глазами вдруг встало лицо Димы. И я сумела удержать свой порыв. В проеме распахнутой двери стоял Алик и смотрел мне вслед. Стоял прямо, с гордо поднятой головой, очень бледный. Горький путь рыцаря печального образа… Я махнула рукой, шепнув «прощай» так тихо, что он не расслышал. Потом решительно шагнула в лифт. На обратном пути я все пыталась себя утешить: «Австралия — совсем не так плохо. Цивилизованная страна с хорошими возможностями. Ему будет там хорошо».
Когда я вернулась, Димы не было дома. Я приняла ванну и легла спать. Телефонный звонок разбудил меня в два часа дня. Незнакомый мужской голос попросил к телефону Марину Гордеенко. Я ответила, что это я. Голос принадлежал полицейскому — так и оставшемуся для меня безымянным…. Он сказал:
— Вам что-то говорит имя Александр Вильский?
— Да, конечно! Это мой близкий друг. Что-то случилось?
— Когда вы видели своего друг в последний раз?
— Да мы с ним только расстались — около шести утра! Он уезжает навсегда из России, вчера устраивал прощальную вечеринку для друзей. Я была там и задержалась до утра. А что произошло?
— Ваш друг… У нас есть все основания полагать, что он покончил с собой.
— Что?!
— Сегодня около шести утра.
Услышанное не укладывалось в голове. Я не понимала, что происходит.
— Вы не могли бы приехать в полицию (назвал адрес)?
— Да, конечно. Но… ошибки быть не может?
— Тело вашего друга сегодня утром обнаружили соседи. Они увидели открытую дверь, вошли… Вызвали полицию. Он оставил прощальную записку, так что криминального аспекта в его смерти нет.
— Что было в записке?
— Стихотворение. Посвященное вам. Строчки о том, что он решил уйти из этого мира. То есть покончить с собой.
— Как он это сделал?
— Отравился. Бросил яд в бокал с шампанским и выпил. Это были самодельные быстрорастворимые таблетки с ядом. Кстати, на столе было найдено два бокала.
— Из второго пила я.
— Жду вас. Постарайтесь приехать побыстрее. Мне дело нужно закрывать.
Димка стоял в дверях и испуганно смотрел на меня.
— Ри, что случилось? Что…