Ракетчики
Шрифт:
— О чем?
— Ну, хотя бы: как вы докатились до жизни такой, что такая красавица — и одна? В самом крайнем случае, существует система государственных мужей.
— Ты меня обидеть хочешь, Юра? Государственные мужи: вдовцы, холостяки. Это нормально. Формально: это скорее мужские умелые руки: забить гвоздь, почистить канализацию, прочие бытовые вопросы одинокой женщине решить. А как кандидатов в мужья, их пусть рассматривают другие. Мне по статусу не положено. Ты удивишься, но Корибут меня предупредил: «Даже не думай». Никаких бытовых проблем у меня с 91-го года не было.
— Почему ты спросила у охотника про староверов?
— Перед этой командировкой Саня дал
— Всё же не могу успокоиться. Пускай, государственные мужья вам заказаны. С 91-го сколько лет прошло. Непонятно.
— Это долгая история. Впрочем, спешить нам некуда… Начну издалека. Мы всей группой поехали в колхоз от университета. Собирали яблоки, виноград. Там было весело: все молоды и беззаботны. Танька, лучшая подружка, меня взяла на слабо: я потихоньку начала курить. Элементы взрослой жизни. Папа увидел бы тогда — отлупил. Диктатор — убил бы кого-нибудь. Или Таньку, или меня. Потом помню размеренный басок на ушко. Как кот мурчит. Этот голос Толика уносил меня в небеса. Высокий, симпатичный, отслужил в армии, оказывает мне внимание. Это сейчас я — опытная женщина. А много ли надо домашней девочке, вырвавшейся от родительской опеки? Толик своим натиском сломал меня в первый же день. Точнее, ночь. Вроде бы, было ещё вино. Уже не помню. Потом отношения стремительно развивались. Вышла замуж, родила сына. Пока была беременная, как выяснилось позднее, Толик подгуливал на стороне. Последние годы старого СССР он фарцевал, были шальные деньги, опять изменял. Знаете, всякие мелочи: светлые волосы на одежде, помада на воротнике, взгляд блудливый — жене это видно. Эгоист был абсолютный. Ухаживал красиво, рисовал золотые горы, а реально в супружестве видел только удобства для себя, грубил, один раз побил. Дико извинялся потом. Но важно то, что побил практически на ровном месте: причина той вспышки осталась мне неизвестна. Угар любви прошёл очень быстро. Ну, а будни вытравили остатки уважения. Брак изжил сам себя. Потом, в 91-м, Корибут, уже Диктатор, приехал в Днепропетровск, в наш университет, половину группы забрал в Киев. Меня тоже. При этом развёл с Толиком. Почти не спрашивая моего согласия. Сначала думала: на меня глаз положил. Но… Но я ни о чём не жалею. После развода вздохнула свободнее. Парадокс. Свободнее, но при этом работы выше головы.
— Не жалеешь? Даже о том, что Корибут тебя замуж не взял?
— Он странный, холодный, отстранённый, жёсткий. Не жалею. Я его слегка боюсь. Когда Корибут забрал к себе, заставил бросить курить, даже пиво, надел рабский ошейник — и всё, стало не до личной жизни. Вот так я и докатилась до жизни такой — это ответ на твой вопрос, Юра.
— А какие у вас отношения с Диктатором? Что он за человек?
— Рабочие. Выжимает все соки. Сначала дулась, заигрывала, пыталась «спрыгнуть». Но с ним никакие фокусы не проходят. Попытку дезертировать с трудового фронта он пресёк шантажом: сказал, что ребёнка отдаст на усыновление в Штаты. На заигрывания я тебе рассказывала, что он ответил. Порченой себя почувствовала.
— Ну что ты, Наташенька, какая же ты порченая? Ты — красавица.
Так жалко стало русскую женщину — хоть плачь. Я нежно прижал её к плечу. Ничего такого и в мыслях не было. А она повернула ко мне лицо и… Теперь уже не помню: кто к кому потянулся. После упоительных поцелуев была ночь любви. Потом крепкий сон. Вот так и выслушивай бабские исповеди. Сам нарвался. Я ни капельки не жалею, таких женщин у меня не было, да и видел только пару раз в жизни. Но я же честный муж, у меня дети, я не собирался.
Наутро я собрался потихоньку, уговорил Наташу побыть одной, оставил ей ружье, и бегом-бегом — вперёд, искать этот город. Часа через три бега увидел на крутом берегу реки частокол из бревен. Ворота открыты, снуёт детвора: один гусей на реку лозиной гонит, второй с лукошком из лесу идёт, в лукошке лежат грибы. Видно, они встают рано. Меня увидели, всполошились. Перешёл на шаг, выровнял дыхание, нормально зашёл за частокол, а там меня уже встречают: два мужика с топорами и баба с вилами. Руки поднял:
— Я с миром, помощь нужна.
Наташу мы застали в панике, но живую-здоровую, если не считать ноги. Собрали вещи, взяли Наташу на носилки и пришли с Даниславом, так звали моего помощника, в город. В этом городе — еле-еле десяток дворов. Действительно, тут живут староверы. Зашёл к нам их главный, волхв Животвор.
— Здравы будьте, человеки.
— Добрый день. Нам нужна ваша помощь.
— Знаю про то. Откель вы?
— Мы из СССР, нового. Светлой Русью теперь зовётся.
— Я не про то, сейчас вы откель? Где одёжу взяли?
— А, это. Мы в беду попали. Наш самолёт разбился. Мы переплыли Амур. Кто-то хочет нашей смерти, но мы не знаем — кто. Может, китайцы, а может и нынешняя российская власть. А одежда эта раньше принадлежала вашим соседям. Они решили меня убить, но вышло наоборот.
Животвор подошёл к нам близко, поводил руками.
— Ты не врёшь. Мы бы сами вас прибили или выдали нашим соседям, християнам. Но на вас лежит печать Рода. Откель она? Ты живёшь по Ведам, муж?
— Стараюсь, нас заставляет Диктатор. А что, это видно? Вы экстрасенс?
— Это видно, а слово твоё я не разумею. Данислав, мы берём их пока под защиту. Возьми Любомира: пройдите по их следам, уберите, что сможете, посмотрите, как было, там должны быть побитые братья христовы — их схороните покрепче, чтоб не нашли. Как звать тебя?
— Юрий.
— Ирий, значит по-нашему. Ну что ж, тебе подходит, ты добрый витязь, много врагов в Ирий отправил: без малого тьму, и это только сам. Чую, ты не простой вой, а воевода. А жену твою как кликать?
— Наталья.
— Наталья — это по-нашему: Рожаница. Она пока имя своё не оправдала: один только живой отрок есть и сейчас зачала. Давай свою руку, Ирий. Да не эту, а ранетую, рукав закатывай.
Животвор поднес свою руку к ране от дробины. Воздух натянулся, как струна, даже звуки, казалось, исчезли. Боль в руке была сильная, но я вытерпел. Дробина показалась из раны и выпала на пол. Ещё одно движение волшебной руки и кровь остановилась.
— Вы — волшебник?
— Я волхв зовусь. Это была не волошба, а мелочь. Такое любая баба-знахарка может. Матрёна, закрой рану мхом и перевяжи. Теперь ты, Рожаница, обувку сними. У тебя совсем никчёмная хворь. Не ходи сегодня — завтра будешь бегать.
— Ой, по моей ноге тепло ходило, когда вы руки поднесли, боли больше нет.
Видно было, что старик рад похвале. Но старался этого не показать.
— Я волхв, а не дохтур. Они природу не зрят, потому, от их рук пользы мало.
— А когда вы нам поможете? Нам в большой город нужно.
— Через два тыждня. Скоро мы будем праздновать конец лета 7514 от сотворения мира в звёздном храме. Христовы братия его не знают, они будут зимой отмечать 2006-й по своему неверному способу. А мы — по Коляды дару. Солнце меняется, ночи будут длиннее, природа будет отдыхать. Мы живем по природе. Ничего важного вас эти два тыждня не ждёт. Будьте гостями у нас. Вы получите помощь.