Ракетчики

Рагорин Алексей Владимирович

Счёт дням потерял, а Наташа сказала, что 27-го сентября волхв сказал нам собираться. Нищему собираться — лишь подпоясаться. Впрочем, нас проводили не только радушно, но дали подарков: деревянной посуды, вышитых полотенец, оберегов со свастикой, пару вязок грибов, небольшую кадку брусники, совали ещё что-то, но мне было совестно. Я на столько не наработал. Еле смог отказаться. Через полчаса мы с Наташей, и Животвор, стояли на лугу. Трамвая ждём, что ли? Я фигею! Реально дождались. Волхв говорит — за нами. Прилетел вертолёт Ми-8, сел, мы залезли внутрь все трое и полетели. Никто ничего

ни у кого не спросил. Через час были в Благовещенске. Местный консул Светлой Руси расшаркивался перед нами, посадил нас в самолёт и мы полетели. Через 10 часов были уже в Киеве. Сразу — на приём к Диктатору. Больше всего в ситуации меня удивляло олимпийское спокойствие волхва. Он что, каждый месяц через полмира летает? Диктатор принял сразу всех троих.

— Привет, блудная дочь. О, ты уже успела понести — быстро это у вас. Поздравляю. Гулять не дам: вы мне и так чуть «Хвост Дракона» не завалили.

Поцеловал Наташу в щёку. Я даже немного взревновал. Затем одарил взглядом меня. Хороший, добрый взгляд, впрочем.

— Так вот ты какой шустрый… Журавлёв?

Пытаюсь отдать честь, доложиться по форме. Машет рукой и не слушает. Теперь обратил внимание на волхва. Происходит нечто странное: они стоят друг напротив друга, смотрят. И всё. И так минут пять. Потом протянули друг другу руки и поздоровались по-славянски, за предплечья.

* * *

— Вот и свиделись очно.

— Да, Великий Волхв. Почему я тебя так странно зрю? Жива у тебя, как у старого человека. Сколько тебе лет?

— Около девяноста. Меня вернули во времени предки. Я прошёл по пещере Смены МЕРносТи через тропу Прави. Минуя Навьи Врата. Её открыли предки.

— Я слышал о таком, но не мыслил, что узрю. Это по силам только Великим. Почему тебя не узреть в Прави? Я мыслил себя последним светлым волхвом. Ты и ныне чудно зришься. Не совсем, как волхв.

— Я был проводником духа Рода, спящим волхвом. Никто меня ничему не учил. Предки при переходе дали мне толику малую Способностей Из ДуХа. Моё третье око может зреть Правь. Тогда я — Великий Волхв. Но не всегда, не везде. В остальное время я — витязь-переросток или зародыш волхва. Зри будущее — показываю.

* * *

— Морок небесный! Ужель это можется!? Как отворотити беду?

— Есть путь. Делаю, что могу. Даю отпор врагам явным. Готовлюсь к встрече с главными. Ты очень нужен. И помочь, и меня выучить. Предки приходят редко, а дела нужно вершить ежечасно.

— Ой, как неохота! Я, уж, утратил надёжу, желал почётно уйти в Ирий, а тут твоя метка на жене сей. Пошто поставил?

— Предок посоветовал, Светозар, волхв.

— У меня там чистый воздух, вольный дух, места силой просякнуты. А тут и богатырь зачахнет. Как ты тут живу находишь?

— Всё понимаю, но Род зовёт. Не отказывай, я тоже ни на что не надеялся, но дождался тебя. Если ты уйдёшь — будущее, что ты зрел, может стать грядущим.

— У меня в городище остался мой род.

— Перевезём, дадим место в лесу.

— Вы богов не славите. Как с этим быть? Откель же жива возьмётся? Люди не будут меняться, а лишь подлаживаться.

— Всех приспособленцев я загоняю в шахты.

А про Богов — трудный вопрос. Они нас покинули, предали. Не могу их славить. Да и не умею. Но не возражаю, если ты возьмёшься за возрождение традиций. Я назначил праздники на солцевороты и равноденствия, принуждаю праздновать. Но мало знаю ритуалов. Действую по наитию, а не по знанию.

— Понуждать славить Богов — не дело. А правильные ритуалы я ведаю. Лады, лишаюсь. Ещё, зрел я в твоём витязе, что ты ратишься с кем-то. А самого тебя пытались вороги умертвить? Может, помочь нужна?

— Пытались. Уже раз десять. Пока справлялся. Это один из даров родичей. А по поводу врагов — останешься с нами — расскажу подробно.

* * *

— Звать тебя как, волхв?

— Животвор.

— Меня — Александр, впрочем, это имя ничего не означает.

Беседа с Животвором

Животвор ушёл «в народ»: отпросился у меня побродить по стране, «посмотреть на дела мои славные». А через три недели пришёл ко мне в кабинет весь негодующий. Минуя охрану и секретаршу. Как я догадался: глаза отводил.

— Я разузнал дела твои, волхв Александр. Ходил по земле, смотрел, людей пытал, телевизор смотрел, читал, хоч читать ваши буквицы мне трудно.

— И что имеешь сказать?

— Беда! Шибко многое — не так, не по Ведам! Что ты натворил!? Почему не перевёл народ на полное вегетарианство? Еже сам всё разумеешь?

— Нельзя. Правда. Нельзя воевать сразу со всем. И есть ещё один момент: у меня много трофейных консервов. Куда их девать? И ещё: мясо допустимо для северных, холодных районов, для работающих на тяжёлом физическом труде. Вообще-то, у меня включено мягкое давление по этому поводу. Но ещё и из других причин: если уйдём под землю, если опять будет Великая Стужа, то без мяса будет намного экономичней выживать. А жёстко запрещать не считал, что время. Я и так тут со столькими старыми привычками борюсь… Сам удивлён, что меня ещё не скинули. Реально на штыках, на силе военных, на касте военных, держусь. А разве вы сами в тайге мясо не едите?

— Я очищение творю, ритуалы особые…

— А у нас их никто не знает.

— Не перебивай старшего. «Каста» — не право слово. Прежде казали: варна. Теперь касамо мяса. Твои думы мелки. Сытная жизнь — вершок. Во глуби — иное. Мясоедство закрывает чертоги совести. Не сразу, но закрывает. Боль и горе другого перестают быть слышны, человеки отдаляются друг от друга, становясь порознь, нисходя до людин. После они легко имут веру вражеску. Хоч касамо разврата, а хоч касамо себялюбия, хоч касаемо сатанизьма.

— О! А сатанизм тут причём?

— От мясоедства до сатанизьма — один шаг. То, что християне называют сатанизьмом, есть поклон богу вражеску боле, неж християнство. Християнство сделало нас, внуков божьих, рабами божьими. Слабыми человеками. А сатанизьм — путь уже не к безсовестным, а к бездушным людинам. Сатанисты меняют свет души на силу, принося кровавые жертвы.

— И что это им даёт? Зачем они это делают?

— Для власти над Мидгард-Землёй, знамо дело. Над планетой.

— Ну-уу… Власти у них уже выше крыши. Много, значит.