Ракетчики
Шрифт:
— Ой, хорошо, что мы уже поели.
— То-то. А французы это едят. Считают вкусным. Так — и с музыкой. И ещё, враги через неё могут вести подрывную деятельность, программировать настроения. Цой, Шевчук, Макаревич, ещё много деятелей, времён переворота 91-го года, были агентами влияния США. Я сильно подозреваю, что и заказ на песни им присылали из-за бугра. Если хочешь уточнить — звони Юревичу.
Юревичу, почему-то, звонить не хотелось. Хотелось ясности. Слишком многое повернулось не тем, чем казалось. В анклавах России он интересовался больше заводами, экономикой. Оказалось, что это лишь следствие, а основа строя Светлой Руси заключается в другом. Опять удивительно точно его настроение угадала Аня.
— Не мучай себя, Лев Яковлевич. Нужно быть немножечко хирургом. Нужно резать —
«Не первый раз Аня угадывает мысли, желания, настроение. Несколько раз было, что мне нужно было подумать, помолчать — Аня даже не смотрела в мою сторону. Видимо, она очень хорошо справлялась со своими обязанностями секретаря. Вряд ли она — телепатка. Хотя… С Корибутом всё может быть. По данным досье, Корибут её забрал к себе ещё в 91-м. Дальше она продыху от работы не знала. Вертелась среди директоров и министров. В кабинет к Корибуту простые смертные входят редко. По себе знаю. Внешность — ничего особенного. Красотой не блещет, великовата для женщины: лишь чуть ниже меня. Большой таз и груди, осиная талия. Что называется, на любителя. Впрочем, мне нравится. Особенно — характер. Замуж, действительно, сходила ненадолго. Детей нет. Уже — тридцать восемь. Корибут должен был давно выдать вторично. С его трепетным отношением к незамужним бабам. Чёрт! Как ноги болят. И самому ему пора вторую жену заводить, если я правильно понял их коны. Находились сегодня — мама дорогая. Голова свежая, возможно, из-за напитка, спать не хочется, а ноги крутят…»
— Анечка, будь другом, налей ещё бокальчик.
«Аня налила бальзама. Не очень крепкий: градусов 20. Пьётся нормально. Ещё и травки полезные всякие там.» Вдруг, прострелила боль. Рохлин аж застонал. Было неудобно перед Аней. Второй раз. Первый раз было иначе. Во время поездок, ожиданий, еды, они много разговаривали. Да и вечерами, как сейчас. Как-то так вышло, что не только Аня ему рассказывала о Руси, но и он разоткровенничался. «Слово за слово. С этой женщиной было удивительно легко. Каждый раз она подбирала нужную тональность, слово, всё понимала и предвосхищала. Если сомневалась — спрашивала. Не была навязчива. И вот, слово за слово, самому захотелось рассказать ей свою жизнь. Рассказал всё: молодость, всякие любопытные моменты, военное училище, свадьбу, Афганистан, смутные времена, отчаяние, боль за страну. Потом поведал политические интриги, тайные договорённости, которые сейчас не имеют значения, выборы.» На выборах ему помогали Корибут и Русь, хотя он, на тот момент, Корибута считал почти врагом. Как он тогда был наивен! «Чурбан! Перья распушил, «козырял» перед Аней! А её саму расспросить забыл. Так вот, про неудобство. Аня стала деликатно задавать незначительные вопросы. Скорее всего, ей было интересно. Она же не воевала в Афганистане, не участвовала в президентских выборах. А мне тогда подумалось, что она выведывает для Корибута. Эх! Я как вспыхнул! Как выдал ей! Она не обиделась, не убежала, только взгляд потух. Ещё и извинилась за что-то. Было совершенно ясно, что дурака свалял. А извиняться было неудобно. Потом извинился. С трудом выдавил из себя что-то половинчатое. Сейчас было опять неудобно. Ещё в Афганистане меня сильно ранило. Граната недалеко взорвалась. Был в бронежилете, пострадали только ноги. Теперь крутили на погоду и, иногда, как сегодня, болели, «стреляли». Бывает очень резкая боль. Вообще-то, привык, но если резко — не сдерживаюсь. Ане про ранение подробности не рассказывал.»
— Лев, что случилось?
— Нет-нет, всё нормально.
— Не ври, не нормально. Сердце?
— Нет. Правда, нормально.
— Тебя скулы выдают, желваки ходят, зрачки расширены. Говори, что случилось? Если что не
— Я тебе рассказывал. Меня ранило. Ноги посекло. Иногда болят. С сердцем всё нормально. Скоро пройдёт.
— Давай, я тебе ещё бокал налью. Должно улучшить состояние. Я тебя сегодня замотала. Сказать не мог?
Такое мило-виноватое лицо было у Ани, невозможно не улыбнуться. Даже сквозь боль.
— Да-а, бедненький, ты бедненький. А я — дурочка. Может быть в аптеку сбегать, димедрол, но-шпу, ещё какое лекарство взять? Что ты пьёшь обычно?
— Нет, Анечка, ничего не нужно. Обычно я о врагах думаю, о трудностях. Характер закаляет.
— Глупая технология. Нервы не жалко? Давай я, хотя бы, массаж сделаю? Может помочь. Правда. Я умею. «Пилочка», «спиралька», «щипочки», прочее. У меня мама с лестницы упала, когда на грушу полезла, ногу сломала. Я выучилась у нашей медсестры, в деревне. Не стесняйся. Защитник родины. Воевать — ваше дело, лечить, оберегать — наше.
— Нет, не нужно. Мне уже лучше, неудобно.
— Всё удобно. И не ври. Ты же вождь народа. Нехорошо по мелочам врать. Удобно. Или ты меня всё ещё агентессой Юревича считаешь?
— Хорошо, от колена и ниже. Сначала левую. Она сильнее болит. Штаны я снимать не буду, делай так.
Аня встала на колени и делала массаж. Нормально, как для непрофессионала. Попадала в точки, прошлась по каналам. Старалась. Через пару минут попустило, боль уменьшилась, через пять минут почти прошла. Рохлин левой рукой потянулся к бокалу, что стоял на краю стола. Нужно было допить третий бокальчик, там уже мало оставалось. Равномерно жужжал телевизор, рассказывая о панике на валютном рынке. Видимо, Аня увидела тень, приподняла голову. В результате она оказалась на пути движения руки Рохлина. Пальцы воткнулись в волосы женщины. Рохлин растерялся. Вытаскивать и извиняться не хотелось. Аня наивно поняла движение по-своему: взяла его вторую руку и потерла ладошку своей щекой, как бы давая понять своё отношение. Но не делала больше ничего, справедливо считая, что это его решение, что ОН должен начать активные действия. Взгляд упал чуть ниже. Аня носила достаточно строгую блузу, но её пятый размер бюста скрыть было трудно, декольте получалось неплохое. Одновременно прошла боль в ногах, в голове появилось лёгкое головокружение, кураж, а в штанах началась активность.
Утром Анна проснулась первая. Попробовала вылезти из-под тяжёлой мужской руки, но Рохлин тоже проснулся, не отпустил.
— Куда мы собрались? У меня есть на утро свои планы.
Смелая рука однозначно дала понять, какова суть этих планов.
— Мой царь зверей, я не возражаю. Однако… Наш любимый женский вопрос: что дальше? Какие твои дальнейшие планы?
— Честно? Я не знаю, Ань. Мне с тобой хорошо.
Рохлин не лукавил. Характер был у женщины чудесный. С ней было просто и легко. Она слегка подтрунивала над миром, собой, Рохлиным. И это — не смотря на далеко не идеальную личную жизнь. Так что… Были, были у Льва Яковлевича мысли по их дальнейшей совместной судьбе. Но они были ещё нечёткие.
— Дай мне время? Я подумаю. Ещё не решил.
— Лёва, кошечка моя, тебе нужно пройти курс в Центре Гаряева. Ты был в зоне. Наверняка, нахватался лишних рентген. Если не пройдёшь — без резинки тебя к себе больше не пущу. Если судьба родить — то пусть будет здоровый ребёнок.
— А этой ночью? Голову потеряла? Принцип не соблюдала, однако.
— Господи, какой принцип? У голодной, истосковавшейся по мужской ласке и крепкому плечу, женщины? У меня вчера живот характерно болел — сегодня-завтра пойдут месячные. Я не могу сейчас «залететь».
— Как экскурсия?
— Многогранно. Ещё не решил, что буду делать. Много нового, интересного, неожиданного.
— Ладно, как ты говорил: «Народ решит». Дуй к себе в Россию, советуйся с командой. По этому поводу скажу: договоримся. Пусть не переживают за место во власти. Работы хватит на всех.
— Принято.
— Последнее. Личное. Камеры наблюдения зафиксировали позавчера и вчера половые отношения не состоящих в браке людей.
— У вас и такое пишут?!