Ракетный гром
Шрифт:
— Дешевка, — остановил Цыганок Волошина, — целься вон в ту штуковину, — показал Костя на полку. — Это что у вас, папаша, одеколон?
— Ты не агитируй, — обиделся инструктор. — Пусть солдат сам выбирает мишень.
Волошин прицелился. Петух вдруг сделался маленьким-маленьким. Он сорвался с места, побежал так быстро, что Волошин еле успел сделать упреждение, но все же промахнулся.
Инструктор повеселел. Ои погладил бритые щеки, сказал:
— Еще хотите?
Волошин зарядил винтовку.
— Костя, карандаш мой. — И выстрелил. «Цыпленок-табака» свалился на пол пути.
— Молодец! — похвалил инструктор. — Вот вам карандашик.
«Нет, не жулик», — подумал Цыганок об инструкторе и попросил выставить мишень с копеечным черным глазком. Цыганок, взглянув на Узлова, потом на сержанта, сказал:
— Папаша, клади на полку туфли. Они какого размера? — и, не дожидаясь ответа, выстрелил.
Инструктор надел очки, взглянул на мишень: пуля легла впритирку к первой. У инструктора округлились глаза. Когда же Цыганок заряжал последний раз, то заметил, что дядя Кузя теребит пуговицу на своей сорочке и что пуговица эта держится на одной ниточке... «Жадюга», — подумал Костя и послал последнюю пулю.
Инструктор принес мишень. Грустно сказал:
— Талант, — и снял с полки туфли. — Кто следующий?
— Я еще постреляю, — сказал Цыганок.
— Пожалуйста, — не сказал, а захлебнулся инструктор и долго не мог открыть коробочку с зарядами. — Пожалуйста.
Вслед за Цыганком стрелял сержант Добрыйдень. Он взял пять призов. Потом наступила очередь Узлова. Инструктор уже не мог говорить, он лишь что-то мычал, объясняясь жестами. Потный, молчаливый, он, прихрамывая, ходил от мишени к мишени, от полки с призами к прилавку, выдавливая из себя:
— Пожалуйста.
В тире уже было тесно. Желающие пострелять, глядя на Узлова, подтрунивали над инструктором:
— Дядя Кузя, кричи караул. Это грабеж!
Инструктор, на сорочке которого не осталось ни одной пуговицы,, тряс головой, кидался под полку, выпивал стакан морсу, шептал мокрыми губами:
— Пожалуйста.
Когда же оголились полки с призами, инструктор погладил волосатую грудь, устало прошептал:
— Тир закрыт, граждане, — и, не теряя достоинства инструктора стрелкового дела, которое он, видимо, все же любил, начал жать руки ракетчикам: — Молодцы, поздравляю... Очистили нас, метко стреляете.
И вдруг предложил оформить дипломы на получение разрядов по стрелковому спорту. Но Узлов отказался. Большую часть взятых призов он вернул дяде Кузе, и тот, удивленный поступком веселого офицера, объявил:
— Граждане, не расходитесь: тир продолжает боевую работу.
В аллее-тупичке никого не было. Они сели на скамейку. Узлов раскрыл коробку: в ней оказались не туфли, а дешевенькие босоножки на резиновой подошве. Некоторое время он смотрел на них молча, гадая, куда их деть. Катюше дарить стыдно. Ему стало смешно и оттого, что напугали «хозяина» тира, и оттого, что в коробке оказались босоножки-уродцы.
— Посмотри, Мишель, какая дрянь...
— Черт-те что, — посочувствовал Малко, все еше осуждая ребяческий поступок Узлова. Ему вообще было непонятно поведение Узлова: сняли с Доски отличников фотокарточку, лишили звания передовика, а он и в ус не дует, с солдатами ходит в городское увольнение, балагурит с подчиненными, как равный с равными.
— Видал, как мои ребята стреляют! Приятное с полезным сочетаем. Хорошо отдохнули, потренировались, — сказал Узлов. Он поставил коробку с босоножками на соседнюю скамейку: — Пусть другие носят. — Достал кошелек и начал считать деньги. Помахал купюрами: — Хватит на приличные туфли. Сейчас пойду и куплю. Ей надо тридцать шестой размер. — Его лицо то делалось серьезным, то вдруг озарялось внутренним смехом. — А все же, как женятся люди? — сказал он, снимая фуражку и шевеля пятерней густое волосы. — Понимаешь, Мишель, никто не знает. Спросил у замполита, а он мне: что я вам — поп! Может, ты знаешь? — опять открыл кошелек. — На шпильках купить или чешские на низком? Пожалуй, куплю на меху, зима не за горами. Катюша будет довольна... Ну что ты мне хотел сказать?
Малко плохо слушал Узлова. Он не сразу отозвался, лишь повернулся к нему лицом и некоторое время изучающе смотрел на Дмитрия, разминая сигарету пальцами. «Поймет ли? Какой-то разбросанный, несерьезный», — подумал Малко. Прямо начать разговор у него смелости не хватило. Он начал издалека.
— Черт-те что! — произнес он полюбившееся в последнее время выражение. Узлов насторожился. — Послушай, послушай, Дима, потрясающая история... Был у нас в Подольске один умница. Гроссумница! Потом выяснилось черт-те что! В глаза говорил одно, за глаза другое, чернил людей. У капитана Рыбина спрашивал: «Алеша, ты скажи, друг ты мне или нет?» Рыбин — душа человек, работяга, отвечал: «Разве о дружбе спрашивают! Ее чувствуют, понимают без слов, как любовь!» Черт-те что.
В друзья ломился, а потом бах Рыбину под ребро. Случилось так, что он, этот гроссумница, однажды остался за начальника. В это время приехал в часть инструктор политотдела факты собирать для доклада. «Рыбин? Ни рыба ни мясо. Полная инертность в общественной работе. Ни разу не выступал перед солдатами», — так и сказал инструктору а капитане Рыбине. А самому Рыбину другое: «Алеша, с партийным начальством провентилировал, буду тебя выдвигать в состав партбюро». Во как закрутил! Докладчик Рыбина по yxyl У Алешки пот по лбу потек. Глазами моргает и смотрит на гроссумницу: «Как же так, а?» Гроссумница шепчет Рыбину: «Ты сам не оправдывайся, я реабилитирую, самому тебе неудобно, народ не поймет». Гроссумница на собрании не выступил. Раскрутили катушку в обратном направлении, оказалось: все это он делал, чтобы самому выдвинуться. Что ты скажешь о таком человеке?
— Не верю, — отмахнулся Узлов. — чепуха, такого карьериста сразу бы раскусили.
— Да-а, был такой. Дима, был. Очень хорошо знаю этого человека. — Малко поднялся, закурил. Дмитрий, заметив, как трясутся у него руки, сказал:
— Артист ты, Мишель, здорово разыгрываешь...
— Разыгрываю?! — Малко оглянулся вокруг: поблизости по-прежнему никого не было. — Я тебе сейчас такое скажу. — Он вновь оглянулся, лицо его побледнело: — Это я дал тебе «подножку» там, на полигоне...
— Какую «подножку»? Не понимаю.
— Рядовой Гросулов мог бы вполне уложиться в норматив, но я ему подсказал иной порядок работы... Понял теперь?
— Как это так? Шутишь! — Узлов для чего-то сходил за коробкой с босоножками, потом опять положил их на прежнее место. — Артист! Не верю. — Дмитрия охватила тревога, холодок прокатился по всему телу. Он вскрикнул:
— Шутишь?!
— Нет...
— Скажи, что шутишь! — закричал еще громче. — Скажи, иначе мы будем драться! Сейчас, немедленно. — И, видя, что Малко сник, съежился, будто и впрямь приготовился принять удары, поверил. — И зачем ты мне это сказал? Зачем? Лучше было бы, если бы ты носил свою подлость при себе, до конца...