Ракетный гром
Шрифт:
— Наташа права, вам надо уехать отсюда.
— От своей тени не убежишь, — возразил Громов.
— Тень, сынок, не всегда бывает. Это ты знай. Когда очень светло, тогда тени не бывает...
Из книжного магазина Бородин направился в хозяйственный. У входа в одноэтажное здание с широкой витриной он остановился, осматривая выставленные товары. Среди пузатых чайников и огромных кастрюль, шумовок и противней Бородин увидел крохотную кастрюльку, как раз ту, которую велела купить Елена для Андрюшки, чтобы готовить «мужчинке» манную кашу. Посудинка понравилась Степану, и он, подойдя к продавцу, толстому, в синем халате, и положив на прилавок связку книг, попросил:
— Пожалуйста, выпишите мне вот ту кастрюлечку.
Великан мило улыбнулся и совершенно неожиданно для Бородина детским голоском ответил:
— Опоздали, товарищ подполковник.
— Как?
— Так, продано. — Потрогав книги, продавец произнес: — Бальзак! Все говорят, что я похож на Бальзака. — Он чуть опустил голову, мол, присмотрись, и, подмигнув, пошел к витрине. Принес кастрюльку, запаковал ее в коробочку, на которой было написано «Вентилятор», положил под прилавок, сказал: — Зять купил...
Бородин направился к выходу.
— Подождите! —остановил его продавец. — Кто у вас, товарищ подполковник, родился?.. Сын... Хорошо. Люблю мальчишек... У меня внучка. Платите в кассу сорок три копейки — и кастрюлечка ваша. Платите, платите, — поторопил он.
— Вам повезло, Степан Павлович. — услышал Бородин за спиной знакомый голос, когда вышел из магазина. Это была Наташа. Она поравнялась с ним. — Я слышала ваш разговор с продавцом. Смешной дядечка. — И, пройдя немного молча, спросила: — На кого похож Андрюша?
— На меня. Зашла бы и посмотрела. Парень — богатырь! Страшно любит манную кашу. Заходи, Наталья Сергеевна. — Бородин хотел свернуть с тротуара, чтобы перейти улицу, но Наташа взглянула с досадой:
— Как же я зайду, когда ты сторонишься меня?
— Откуда ты взяла? Чего мне сторониться!
— Допустим. — Она так на него посмотрела, что он понял: она не случайно оказалась в магазине, не случайно пошла вслед за ним.
— Будем здесь стоять или пройдем в сад? — спросила Наташа и взяла у него коробочку. — Что ж, помолчим? — И, не дожидаясь ответа, повернулась, тихонько пошла в парк.
Он догнал ее, когда она свернула в боковую аллею.
— Ты боишься меня, Степан?
— Нет.
— А если Сергей увидит нас вдвоем?
— Он мой друг. Он верит мне.
— Я тебя не узнаю. Когда-то ты был другим...
— Каким?
— Ходил ко мне. Смотрел ласково в мои глаза. Это было?
— Припоминаю...
— И только? — Она повернулась к нему. — И только? «Припоминаю...» Эх ты, железный комиссар.
Он улыбнулся. Она вздрогнула: таким она часто видит его во сне.
— Почему ты такой?
— Какой? — Бородин закурил. — Говори, какой!
Она хотела сказать — «самый совершенный человек, которого может любить женщина», но сдержалась, лишь покачала головой:
— Железный комиссар... — И опять напомнила: — Ты любил смотреть в мои глаза...
— Смотрел и думал, какой же счастливый Сергей Петрович.
— И сейчас так думаешь?
— Нет. Сейчас я самый счастливый человек. У меня есть Елена. Я ее очень люблю...
— А я тебя... Просто ты не знаешь еще, как я тебя люблю! Я готрва бежать на твой голос, готова... Ты хоть догадывался когда-нибудь об этом?
Он взял ее за руку, повел к детскому городку, где никого не было. Заговорил неуверенно, путано:
— Допустим... Понять тебя нетрудно. Но я ведь женат... У меня Елена... Рассуди...
— О чем ты говоришь, Степан! — оборвала Наташа. — Я все это знаю. И знаю, что я замужем, знаю, что Сергей хороший человек, просто замечательный, знаю, что он меня любит. А счастья нет, моего счастья нет. И, видимо, никогда не будет. Я Сергею говорю: уедем из Нагорного, подальше от тебя, а сама думаю: чепуха все это, ничто не поможет мне заполнить пустоту...
«Как могло все это вызреть... до откровения?» — подумал. Бородин, опустив глаза. — И встреч-то с ней было немного. Первая — чисто случайная в клубе строителей. Потом дважды у нее на квартире. Она что-то скрывала тогда. Потом выяснилось: у нее был сын, был муж Сергей Громов, которого она оставила, послушавшись матери... Сын не был помехой, можно бы жениться на ней, она нравилась, но приезд в гарнизон Громова и сам факт, что она ушла от мужа, ушла тайком, заставили Бородина призадуматься... Вернее, почувствовать в душе какую-то настороженность, раздвоенность. Надо было прямо сказать ей все. Но не сказал, и выходит, что в какой-то степени виноват перед ней...
Бородин посмотрел на коробочку с кастрюлькой, маленькой Андрюшкиной кастрюлькой, и как-то сразу обрел душевное равновесие.
— Я понимаю, жизнь — штука сложная, и если мы будем еще сами усложнять ее, тогда, конечно, — тупик...
Она молчала.
Он продолжал:
— Мы люди взрослые и по-взрослому должны рассуждать, — хотя намеревался сказать другое: «А не кажется ли тебе, что ты преувеличиваешь свою трагедию? Разве Сергей не достоин твоей любви?»
Наташа, будто поняв невысказанное Бородиным, вскинула голову:
— Сергей достоин глубокого уважения. Ты знаешь... Но есть еще... Понимаешь, Степан... есть еще любовь... Она все перекрашивает, меняет... Цени ты откровение!..
— Но у меня-то к тебе этих чувств, Наташа...
— Не говори: нет! — Она почти вскрикнула.
«Да что же это делается, черт возьми? Как же я не могу сказать «нет», когда это так!» — пронеслось в голове Бородина, но он смягчил ответ:
— Не люблю, когда людей утешают. Утешение — обман...
— Эх, ты... Степочка, комиссарчик железный. Да ведь я не отрываю тебя от Елены. Живи ты с ней, живи... Можно... — Она не досказала, вдруг заплакала и, чтобы он не видел ее слез, побежала прочь.