Ракетный гром

Камбулов Николай Иванович

— Он умер! — воскликнул Водолазов.

— Да, умер, — сказал Дроздов.

Они вышли из палаты. Водолазов поспешил в машину, чтобы продолжать свое дело. Дроздов надел походную куртку.

VI

Стук Наташиных каблуков оборвался, в комнате стало очень тихо, до того тихо, что Галина Петровна услышала удары своего сердца: «тук-тук-к, тук-к-тукк». Она поднялась, подошла к Алешиной кроватке, долго вглядывалась в фотографию внука. Она нашла, что внук больше похож на Громова, и это неожиданное открытие подействовало на нее успокаивающе. Но только на одну минуту. Галина Петровна взяла чемодан, чтобы уложить свои вещи, и вновь почувствовала удары сердца. Открыв чемодан, она присела на край Алешиной кроватки. Теперь думала только о Громове. «Наташа его не любит, нет, нет... Если бы он знал». Захотелось немедленно,

сегодня же сказать об этом зятю. Укладывая вещи, она повторяла: «Скажу, скажу, пусть знает, пусть знает». За двухнедельную жизнь в Нагорном Сергей ей очень понравился, и вовсе не тем, что был к ней внимателен и приветлив, а тем, что чем-то напоминал ее молодость, ее работу в городском Совете, когда она только осваивала новую для нее должность заместителя председателя городского Совета. Она не знала, когда начинается и когда кончается день, не знала, что такое усталость и что такое личная жизнь. У нее было много обязанностей, она делала доклады, обследовала условия жизни рабочих, принимала многочисленных посетителей, разбирала жалобы и была очень довольна, когда ей говорили: «Спасибо, Галина Петровна... Если бы не вы...» При этом она краснела и застенчиво отвечала: «Извините, это не я, таковы наши советские законы». А придя домой, падала на диван, чувствовала себя самой счастливой на свете: она, простая прядильщица, стоит у власти. Счастливой просыпалась, счастливой бежала на службу.

Именно так живет и Сергей Громов. А вот Наташа этого не понимает или не желает понимать. Мирить их, чем-то помочь, чтобы они не разлетелись в разные стороны, Галина Петровна не собиралась, она понимала: в ее положении это не под силу. Надо уехать быстрее, чтобы не быть свидетельницей Наташиных вздохов и недовольств мужем. К тому же Галина Петровна сегодня окончательно убедилась: она не авторитет для дочери, прошлые ошибки та не может забыть...

Ей стало плохо. Она похолодевшей рукой откупорила пузырек с кордиамином, накапала в рюмку. Лекарство немного успокоило. Когда уложила вещи, пришел Громов. Сергей сразу заметил чемодан, спросил:

— Куда это вы собрались?

— Домой, Сергей Петрович...

— Почему? Говорили, надолго приехали. Это не по-военному, Галина Петровна: у нас слово — закон.

Она усмехнулась:

— Гость хорош, когда он на следующий день уезжает.

Громов снял галстук, прошел на кухню. Умываясь под краном, крикнул:

— Какой же вы гость, мамаша!.. Это вы зря...

Он долго вытирался полотенцем. Она стояла в дверях и смотрела на него так, будто впервые видела: белозубая улыбка, льняного цвета волосы, закрывшие один глаз, смуглое, очень крепкое тело, обнаженное до пояса, вызвали в ней чувство материнского восхищения. Он заметил это, поиграл мускулатурой, по-мальчишески постучал по груди:

— Звенит, как колокол! — И, надев сорочку, спросил: — Наташа не звонила?

Она не ответила, засуетилась у стола, предлагая поужинать. Но Громов сказал:

— Подождем Наталью. — И прошел к пианино. Сел, очень тихо сыграл Брамса. Потом, вскинув взгляд на Галину Петровну, подмигнул: — Мать, хочешь нашу? — Ударил по клавишам, запел:

На поля за ворота Родного села В золотистой косынке Наташа пошла. Поднялась перед нею Высокая рожь: — А куда ты, Наталья, Куда ты идешь? — Говорила Наташа: — Иду на поля. Может, встретится снова Мне радость моя: Может, слово такое Мне скажет она И поймет, отчего я Сегодня грустна. Повстречалась ей радость На том на лужке — В пиджаке нараспашку, Часы на руке. Повстречалась ей радость, Как будто ждала: — Не ко мне ли, Наташа, Ты в гости пришла?

Громов слегка повернулся, чтобы взглянуть на тещу, и увидел Водолазова. Когда тот вошел, Сергей не слышал. Он обрадовался гостю:

— A-а, товарищ председатель, дядя Миша! Проходите, проходите. Садись, рассказывай, что новенького в твоем хозяйстве.

— Новенького? Есть и новое. Клад обнаружил. А почему моя сестра такая грустная? — показал он на Галину Петровну, присевшую напротив с сумочкой в руках. — Никак, в дорогу собралась?.. И то верно... в гостях хорошо, но дома лучше. — И вдруг предложил: — Переселяйся ко мне, бросай свой Баку и живи у меня. Три комнаты для одного жирновато, да и скучно...

— Женись, — сказал Громов. — Пятьдесят три года, еще не поздно.

— Юноша! Так называет меня доктор Владимир Иванович Дроздов. Удивительный человек! Видел его утром, опять собрался в горы, к своим долгожителям... Сегодня один из его подопечных умер. Сто двадцать пять лет прожил старик Горбылев. Не знали такого?

— Слышал от Дроздова, — ответил Громов и вспомнил о том, что когда он принял от Водолазова артиллерийский полк, то Дроздов покоя ему не давал своими рассказами о долгожителях. — Он всех знает, кто прожил свыше ста лет, и библейских и настоящих, по фамилии знает. Карась Егор Петрович, говорит, кто таков? Повар генерала Ермолова. А сколько он лет прожил? Говорит, сто пятьдесят семь годиков! И начнет, бывало, перечислять: Назитов из Грозненской области умер ста восьмидесяти лет, Иахамед Афзал из Пакистана двести лет прожил. Солдат моих замучил, все расспрашивал, сколько прожили их дедушки, бабушки и прадедушки. Но однажды Цыганок крепко его разыграл: выдумал бабушку, которая якобы в возрасте ста двадцати лет догоняла самую резвую телку, — засмеялся Громов. — Так что Дроздов прав: ты, дядя Миша, еще юноша, женись...

— Женили на колхозе, с меня хватит. Я однолюб, Серега...

— Привык, не скучаешь по армии?

— Шофер меня мучает: «Товарищ полковник, товарищ полковник» — иначе не называет... Креплюсь, постепенно врастаю в «гражданку». — Водолазов вновь посмотрел на Галину Петровну: — Серьезно говорю, весь дом в твоем распоряжении.

— Я люблю свой город, вся жизнь моя прошла там. Спасибо за приглашение, Миша, но я поеду в Баку. — Она поднялась и, словно неся тяжесть, пошла в кухню.

— Стареет, — покачал головой Водолазов. — Н-нда, значит, стареет... Ты знаешь, зачем я к тебе пришел?.. Мне нужна тонна взрывчатки. Можешь достать?

— Для чего?

— Можешь или нет?

— Не могу. Взорвать, что ли, кого собираешься?

— А если в округ постучаться, к Петру Михайловичу Гросулову?

— Не даст....

— Как так не даст! Не для рыбалки же! Я его политикой прошибу: армия и народ едины. Говорят, он теперь помягче стал, уже не говорит: командир — это винтовка, а остальное амуниция, антабки и ремни... Дай-ка мне его адресок, домашний, не служебный.

— Пожалуйста, запиши... А все же, для чего взрывчатка?

— Засуху хочу взорвать к чертовой матери.

— Каким образом?

— Увидишь и услышишь. Вода пойдет на поля, много у нас будет воды. Много! За адрес спасибо, бывай здоров. — Он подал руку и уже в дверях спросил: — А что, Наталья на работе? — И, не дожидаясь ответа, толкнул дверь.

— Наталья, — прошептал Громов. — Мать, иди сюда, я допою песню.

Отвечала на это Наташа ему: — Я подобных насмешек Никак не пойму. Я хотела проверить, Созрела ли рожь. Отчего ж ты смеешься, Пройти не даешь? — Улыбается парень: — Как видишь — судьба, Я ведь тоже собрался Проверить хлеба. Я один собирался, - А вышло при том — Проверять нам придется С тобою вдвоем.

Галина Петровна, слушая Громова, все больше убеждалась, что не знала его: тот Громов, который ухаживал за Наташей, потом женился, а затем увез дочь, совершенно не похож на этого человека, доброго и сурового, умеющего скрывать свою грусть и тревогу.

«Он любит Наташу, любит». Губы ее дрожали, и она расплакалась бы, но открылась дверь, и на пороге появилась Наташа с фонариком в руке.

Громов еще играл, его голова все ниже и ниже склонялась к клавишам, и Галине Петровне казалось: сейчас он упадет на клавиатуру и вместо музыки она услышит рыдания. Но произошло совершенно другое: он захохотал.