Рамаяна по-русски
Шрифт:
– Вечер добрый, молодёжь!
Людмила и Алексей недоуменно переглянулись, а Ромка произнёс:
– И ты здрав будь, добрый человек! Полчаса уж жду, когда ты из темноты выйдешь, да имя своё скажешь.
Рядом с костром появился крепкого сложения высокий жилистый старик с глубоко посаженными глазами. Взгляд их, казалось, пронзал насквозь.
– По обычаю гостям первым положено представляться, – в голосе деда не чувствовалось угрозы.
– Странники мы, уважаемый, если я вас правильно понял, хозяин, – отрекомендовался Роман. – А путь держим на тот берег.
– И каким же
Рома не подал вида, что удивился, и ответил:
– Я полагал, что речка эта Доном называется.
– Можно и так, – не стал спорить старик, – разница небольшая.
Он присел и протянул большие ладони к весело пляшущим языкам пламени. Посидел, согревая руки, с минуту, посмотрел внимательно и поочерёдно в лица пришлецов, сгруппировавшихся у костра, чуть подольше задержав взгляд на Людмиле, покряхтел с удовольствием, радуясь теплу, и произнёс:
– На том берегу, царевич, открытый огонь не разжигай. Его ночью издаля видать.
– Откуда ты знаешь мужа моего, дедушка? – спросила Света. Голос её звучал ровно, но Ромка уже безошибочно мог определить, когда милая взволнована. Он ободряюще нежно сжал её ладошку, и она ответила едва ощутимым пожатием.
– Старый Харон много чего знает, молодая государыня, – молвил старик.
– Кто ты, Харон? – спросил Алексей.
– Перевозчик тутошний.
– И много ли за перевоз берёшь?
– Один обол с человека.
Людмила в задумчивости подошла к самой воде и произнесла:
– А я слышала, что имя этой речки – Смородина.
– Многие и так её называют, – непонятно чему обрадовался Харон.
– Значит, говоришь, обол с человека? – переспросил Лёха.
– Больше-то зачем? – улыбка с жизнерадостного лица старика не сходила. – Народу много переправлять приходится. Грех жаловаться. И всё – на тот берег.
Потом он добавил:
– Так что с вас три обола – и я переправлю вас туда хоть сейчас.
– Нас четверо, – сказал Лёха.
Старик поднял взгляд от костра и, глядя прямо в глаза Алексею, молвил:
– Жена твоя с сыном утром назад поедут. Живых я на ту сторону не переправляю.
– С сыном? – опешил Лёха.
Людмила присела рядом с мужем, обняв его, и обратилась к Харону:
– Ты и это знаешь, вещий старик? Прежде меня?
– Дело не хитрое тепло живое почуять.
– А мы трое, значит, мёртвые? – задал вопрос Ромка.
– Не знаю, – вздохнул Харон. – Пелена вокруг вас. Тайна. Вам на тот берег ход не заказан. А вот Людмилу вашу с ребёночком во чреве на погибель я не повезу. А теперь спать ложитесь без страха. Ночь спокойная будет.
Сказал – и исчез, словно его и не было.
Рома безошибочно определил во мраке направление, оборотившись туда, где темнота скрыла старика, и пожелал:
– Доброй ночи, Харон!
– Доброй! Готовы будьте: утречком раненько к поляне причалю, – донеслось из темноты.
13. Что кладу я на вашу столицу вот такой вот таёжный прибор…
Узнав, что Людмила собралась готовиться к рождению сына, Лёха окружил свою благоверную нежным вниманием, укутал во что только можно и отправил спать под мохнатые густые ели. А сам сел рядышком и всю ночь, улыбаясь своим мыслям, стерёг сон жены.
Ромка ложиться и не собирался, решив провести тёмное время суток на часах. Он навязчиво приставал к Свете, сначала гоня её спать, а потом, когда совершить это изгнание не удалось, принялся убеждать её вернуться в столицу вместе с Людмилой. Говорил Ромыч долго, нудно, аргументированно и безрезультатно.
В конце концов, их беседа у костра увенчалась длинным монологом Светы, которая громким шёпотом произнесла:
– Всё, что ты сейчас говоришь, муж мой, постыдно и недостойно уст воина, носящего оружие. Не заставляй меня думать, Роман, что ты – слабая разумом женщина. И запомни: мой отец хорошо объяснил мне, какой должна быть настоящая жена. Кто угодно из родственников может пользоваться привилегиями высокого родства и избирать себе более лёгкий путь. Но долг жены следовать за своим мужем, куда бы он ни направлялся. Для женщины ни отец, ни мать, ни брат, ни дети, ни она сама, а только муж является Путём. Не смей гнать меня: я пойду за тобой хоть в лес, хоть на костёр. И не спорь: не дай Бог тебе узнать, каков он, гнев женщины!
Невидимое за пеленой тумана солнце разбудило утро. В белом тумане близ молчащей реки было тихо. Все звуки ещё спали. Ромка, не в состоянии говорить, молча глядел на воду, крепко обняв закутанные в одеяло плечи Светы. Лицо Романа выглядело слегка растерянным. Её лицо было серьёзным и спокойным.
Тишину спугнул нежданный конский топот. Если судить по звуку, коней было не меньше десятка. А крики выдавали сидящих на них всадников. Роман мягко подтолкнул Светлану к укрытию, а сам взялся за меч. Можно было, конечно, при случае, стрелять на звук, но сначала стоило выяснить: кого привлекло на берег Дона туманное утро. Лёха подал условный сигнал, передразнивая кукушку.
Топот приближался. Роман отошёл в сторону, противоположную тому месту, где укрылись Лёха и женщины. И отошёл вовремя. Всадник вылетел на поляну неожиданно и, в последний миг, заметив кромку воды, дёрнул поводья на себя. Конь взметнулся на дыбы так, что чуть не завалился на спину. Огромный и мускулистый, он несколько мгновений стоял свечой на задних ногах, оглушённый протяжным криком седока:
– Тпрруу!..
Услыхав крик, скачущие следом сбавили шаг, а на поляну уже вышли, ведя коней в поводу.
Секундой раньше первый всадник легко соскользнул с коня и склонился над кострищем.
– Угли ещё тёплые, – прозвучал знакомый Ромке голос.
– Брат, ты? – подал голос из тумана Роман.
Брат порывисто развернулся и шагнул навстречу. И крепко обнял Рому. Потом отстранился и спросил:
– Ты зачем уехал? Почему меня не дождался?
– Прости, мой король, – Ромик встал на левое колено и склонил голову.
– Ты что, Ромка?! – Брат встал перед Романом на оба колена и схватил его за руку.