Рамсес II Великий. Судьба фараона
Шрифт:
Двадцати трех или двадцати четырех лет; тело, состоящее из костей, жил и мускулов; слишком большие глаза; руки, незнакомые с физическим трудом… Правнук жреца из Она [36] , в чьей семье никто никогда не держал ничего тяжелее калама. Его звали Пентаур.
По тому, с каким выражением лица Рамсес его рассматривал, стало понятно, что он одобряет выбор Тиа. Глаза писца напомнили ему глаза Нефертари, хотя явного сходства он не заметил.
— Ты видел отчет о сражении? — спросил царь.
36
Древнее
— Да, твое величество.
— И что ты о нем скажешь?
— Он ничем не отличается от остальных, твое величество.
— Именно! — воскликнул Рамсес.
И многозначительно посмотрел на Тиа. Бывший наставник, а ныне зять рекомендовал ему Пентаура и, согласно этикету, должен был присутствовать при их первой встрече. Но Рамсесу было не до этикета, и Тиа это понял, а потому попросил позволения удалиться.
— У тебя есть соображения на этот счет?
— Я хотел бы подчеркнуть героическую сторону этой битвы, твое величество.
— О чьем героизме ты говоришь?
— О героизме твоего величества и его войска.
— На мое войско было жалко смотреть. Если бы не мое присутствие — ты должен это знать, — битва закончилась бы нашим поражением.
Пронзительный взгляд, обращенный на Пентаура, послужил тому предупреждением. Писец захлопал ресницами.
— Я это запомню, твое величество.
— Хорошо. А теперь я хочу, чтобы ты набросал достойный пролог к описанию битвы, который задаст тон дальнейшему повествованию. Сколько тебе потребуется времени?
— Твое величество получит его завтра утром.
— Прекрасно, — сказал Рамсес. — Вижу, ты ловко управляешься со словами.
Пентаур опустился на колени, поцеловал царскую сандалию, встал, поклонился и вышел. Первый придворный объявил о приходе зодчих из Пер-Рамсеса, посланных к фараону Маи.
На следующий день Пентаур в назначенное время явился во дворец.
— Пусть войдет, — распорядился Рамсес.
Писец вошел, сжимая в руке камышовый футляр, и припал к царской сандалии.
— Ну, что ты принес?
Пентаур вынул из футляра свиток папируса. Рамсес сделал придворному знак оставить их наедине. Писец развернул документ:
— «…Повествование о победах царя Верхнего и Нижнего Египта, Усермаатры Сетепенры, сына Ра, любимого Амоном Рамсеса — да живет он вечно! — одержанных им в странах хеттов, в Нахарине, в стране Арцава, над Пидасой, над дарданцами, в стране Маса, в стране Каркиш, над народом Лука, в Кархемише, в Кеде, в стране Кадеш, в странах Угарит и Мушанеч [37] . Нет мужа, равного его величеству, владыке младому, отважному. Могуча длань его, бесстрашно сердце, силой подобен он Монту в час величия его. Он прекрасен собою, как Атум, и ликуют созерцающие великолепие его. Славен он победами своими над всеми странами, и не ведают они часа, когда вступит он в бой. Как стена, ограждает он войско свое, он — щит его в день сражения. В стрельбе из лука не знает он соперников, отважнее он сотни тысяч воинов. Он идет во главе войск своих и обрушивается на полчища вражеские, веря сердцем в победу свою, смел и доблестен он пред лицом врага, а в час битвы подобен пламени пожирающему. Тысяча мужей не может устоять перед ним. В сердцах чужеземцев он точно лев свирепый в долине средь пасущихся стад…»
37
Нахарина — царство Миттани, к северу от Алеппо, более чем в 200 км от Кадеша; царство дарданцев находилось в
Пентаур поднял глаза. Выражение лица Рамсеса стало ответом на его немой вопрос. Фараон улыбался, он был доволен.
Он никогда не бывал в Нахарине или в стране дарданцев, но ведь это не обычный отчет о сражении. Нет ничего страшного в том, что воображение увело писца столь далеко от действительности, так даже лучше.
— Очень хорошо, — сказал Рамсес. — Ты понял, чего я ждал от тебя. Это все на сегодня или есть еще что-нибудь?
— Еще несколько строк, твое величество. Перед тем как обмакнуть калам в чернила, мне пришлось подняться духом на высоту твоего величия…
Рамсес не счел нужным уточнить, что именно делал писец, чтобы «поднять свой дух».
— Я доволен. Прочти мне остальное.
Пентаур облизнул губы.
— «…И не похваляется он никогда. Отличны замыслы его, прекрасны намерения, точны и ясны его указания. Он великий защитник своих колесниц, охраняющий войско свое в день сражения. Все соратники его возвращаются в домы свои, он вызволяет пехоту свою из беды, и сердце его подобно медной горе. И вот собрал его величество войско свое и свои колесницы и отряды шардана, которых захватил и привел к победе своею рукой, и снабдили их всяким оружием и наставили их, как вести бой. И вот направился его величество на север, и войско его и колесничие его с ним. Выступил он в поход в год пятый, месяц второй лета, день девятый. Миновал он крепость Чару, мощный, как Монту, в своем продвижении вперед, и все чужеземные страны трепетали пред ним, и правители их приносили дары свои, а все непокорные пришли, согбенные в страхе пред могуществом его величества. Шло войско его по узким теснинам, как по дорогам Египта…»
— Великолепно! — воскликнул Рамсес. — Ты сможешь продолжать в том же духе?
— Похвала его величества придает мне сил.
— Что ж, ты заслужил похвалу. Когда выйдешь из зала, не уходи сразу. У дверей увидишь придворного. Передай ему, что я желаю его видеть, а потом дождись его.
Пентаур вышел. Через придворного Рамсес приказал хранителю казны вручить писцу Пентауру, ожидающему у дверей, три золотых кольца.
Вошел военачальник Урия. Мрачное выражение его лица контрастировало с радостной улыбкой его повелителя. Тот не замедлил сделать военачальнику замечание:
— Солнце стоит высоко в небе, а ты до сих пор не прогнал ночь с лица.
— Да простит меня мой божественный повелитель! Правду сказать, новости из Азии расстроили меня.
— Я слушаю.
— Муваталли приобретает все новых союзников.
— Это союз голодных крыс. Обещания таких союзников стоят немного, что для него, что для нас. Они просто бегут на запах сыра.
Урия, похоже, не разделял благодушия своего господина. А тот продолжал:
— По моим сведениям, у Муваталли отчаянно не хватает средств. Он набрал больше солдат, чем способен содержать. И дань, которую он требует от своих соседей, тоже поступает не вовремя. Если я предложу ему продать Кадеш, он согласится. Но я не дам ему и золотого кольца.
— Слова моего божественного царя — словно солнечный свет!
Военачальнику удалось, наконец, надеть на лицо маску спокойствия. И все же сказанное Рамсесом заинтриговало его: откуда царь знает, что казна Муваталли пуста? Выходит, у него есть соглядатаи в Азии, в том числе и в маленьких государствах, союзниках хеттов. Может быть, и среди шасу. И, несмотря на видимую беспечность, ястребиный взор Рамсеса Усермаатра достигает самых удаленных уголков империи…
— Как проходит чистка в армии?