Ранчо смерти [= Двойник мертвеца]
Шрифт:
— Ага, — произнес Додо. Ну, вот, наконец-то. Дошло.
Видите, сколько мыслей промелькнуло у меня в голове, прежде чем Додо сумел что-то произнести. Я вовсе не хочу сказать, что у меня самого в голове компьютер, просто теперь вы имеете представление об умственных способностях Додо.
— Скотт! — продолжал он. А потом. — Ну ты… — и добавил словечко, которое я не решаюсь тут воспроизвести. — Да, — повторил он, — Скотт…
— Ну вот, наконец, ты и разобрался, — сказал я ему. — Хэл здесь? Хэролд Кэлвин? Красавчик Хэл?
Он снова прищурился.
— А кому это надо знать?
Я пожал плечами.
— Ладно, считай, что проехали. — Черт с ним, с этим придурком. Я ведь в общем и не
Я махнул рукой и направился в холл, однако, прежде я успел бросить внимательный взгляд на двух парней, сидевших вместе с Додо. Их лица были мне незнакомы, но догадаться о роде их занятий было не очень сложно.
Я вошел в холл, с трудом удержался от того, чтобы не послать воздушный поцелуй портье, когда он мне заулыбался, и толкнул вертящуюся дверь, ведущую в салон. Я осмотрелся, но человека, которого я искал, а именно Хэла, здесь не было, поэтому я заглянул в комнату для игры в карты, а затем направился к бассейну. Там я его и нашел. В плавках, развалившись в шезлонге, он беседовал с тремя окружавшими его парнями. У меня еще была свежа в памяти встреча с Додо и потому я испытал то же чувство, что испытывал прежде, видя Хэла вместе с Жюлем Гарбеном. Боже, какой контраст!
Хэл был очень крупный мужчина с неимоверно широкими плечами, мускулистой грудью и брюшным прессом штангиста. Он увидел меня, приподнялся на месте, лениво махнул рукой, сказал что-то окружавшим его парням и послал мне широкую белозубую улыбку.
Я махнул ему в ответ и взглянул на его собеседников. Один из них сразу же повернулся и зашагал прочь. Это был невысокий коренастый мужчина с коротко подстриженными волосами и небольшими черными усиками. Он носил большие темные очки, как какая-нибудь голливудская знаменитость. Лицо его показалось мне знакомым, но я не мог вспомнить, где его видел. Из двух других одного я не знал, зато другого знал слишком хорошо. Незнакомец был грубоватого вида малый среднего роста с розовой лысиной и каким-то рыбьим лицом. Я был совершенно уверен, что никогда прежде не видел его. А четвертый человек был Тей Грин.
Хэл поднялся с шезлонга. Движения его, как всегда, своей грацией напоминали мне повадки хищного зверя. Сдержанная сила. Ухмыляясь, он протянул мне руку. Я пожал ее, а он заметил:
— Либо ты стал больше ростом, либо я скукожился. Ни то, ни другое мне не нравится.
— Да нет, — ответил я, — просто сапоги на высокой платформе. — Я слегка приподнял ногу и показал ему.
— Ага, — произнес он, меряя меня взглядом. — А я босиком.
— Ну, ты хорош!
Стоявший около нас Тей Грин выругался. Я медленно повернулся и взглянул на него. Как всегда, выражение его глаз невольно заставило меня передернуться. У Грина были глаза профессионального убийцы, каковым он несомненно и являлся. Может быть, у убийц глаза ничем не отличаются от глаз прочих людей, но лично я в это не верю. Что-то в них умирает. Глаза Грина напоминали мне полированную поверхность гранитного надгробия, такие же холодные и безжизненные. Брови у него были редкие, лицо худое и бледное, на щеках белые отметины, то ли следы какой-то болезни, то ли ран. Подлинное воплощение смерти. Ему бы в кобуре под мышкой носить маленькую косу, а в руке — песочные часы. Я его терпеть не мог. Он относился ко мне точно так же. И оба знали, что эта сволочь пыталась убить меня в Лос-Анджелесе. По крайней мере я так считал.
— Почему бы тебе не пойти попугать кого-нибудь еще, Грин, — предложил я.
Сигарета в углу его маленького рта была докурена почти до самого фильтра.
— Лучше уж я здесь постою, подожду. Может, ты на меня страх наведешь, — тихо сказал он.
Он всегда разговаривал полушепотом, как обычно говорят на похоронах. Хотя, если вдуматься, он всегда спешил на чьи-то похороны.
Он взглянул на Хэла, потом пожал плечами.
— Пошли, Пит, — сказал он парню с рыбьим лицом, и они оба отчалили.
— Присаживайся, — пригласил Хэл, вновь удобно устроившись в шезлонге. Я уселся на край, а он продолжал: — Этот Грин довольно опасный тип. По-моему, ему так и не терпится отправить тебя на тот свет.
— Похоже на то. Но я думаю, это его обычное состояние.
Я помолчал, вспомнив, что лишь в прошлый понедельник прочитал в газете о смерти жены Хэла Летиции, бывшей супруги Гарбена.
— Не могу сказать, что ты похож на безутешного вдовца, Хэл.
Взмахнув копной своих светлых волос, он опустил голову на изголовье шезлонга.
— Ты имеешь в виду Летти? Грустно, конечно. Все это выбило меня из колеи на пару часов после похорон. Но что поделаешь? Жизнь продолжается, старина. И смотреть нужно не назад, а вперед. Я уверен, что впереди нас ждет еще немало приятных сюрпризов.
Я покачал головой. Этот Хэл Кэлвин не переставал удивлять меня. Человек без чести и совести, стопроцентный мерзавец? Да. Но было в нем и какое-то очарование, обаяние что ли. Он был весьма неглуп, остроумен, даже умен. Я слышал от него рассуждения, которых от других мне слышать не приходилось. Он мог говорить вещи грубые и жестокие, но никогда не сквернословил. Я ни разу не слышал, чтобы с уст его срывалось хоть какое-нибудь ругательство, столь обычное в среде гангстеров. А в том, что он был настоящим гангстером, никаких сомнений не было. Он мог помочь старушке перейти через улицу и мог толкнуть ее под грузовик, если у него был шанс получить ее страховку.
Хэл мог всадить пулю в трепещущую жертву вымогательства, убедить банкира расстаться со своими деньгами, а девицу — со своими трусиками. И он вполне мог послать тех двух ковбоев убить меня.
— Ты слышал, что какой-то тип стрелял в меня сегодня? И промахнулся?
— Промахнулся, говоришь? Вот, должно быть, ты удовольствие получил! Уинстон Черчилль как-то сказал, что удовольствие, которое вы испытываете, когда в вас стреляют и промахиваются, не сравнимо ни с чем. Счастливый ты, дьявол. Насыщенная у тебя жизнь!
— Значит, ты слышал об этом?
— Конечно. Шум был большой. Со мной даже полицейский какой-то разговаривал — жутко меня напугал. Ведь вполне может статься, что парень, которого ты ухлопал, был моим приятелем. — Он ухмыльнулся, видимо, в восторге от своего остроумия.
— Так ведь оно и было, скотина.
— Очень может быть… — Внезапно он замолчал. Лицо у него помрачнело. Он прижал руку к животу.
— Что, старая язва разыгралась, Хэл?
— Да, вступило что-то, — проворчал он.
— Может, у тебя там где-то совесть спрятана? — спросил я. — Уж больно не похож ты на человека, у которого язва кровоточит.
Он снова поморщился.
— Пожалуйста, не произноси это слово «кровоточит». Язва, это звучит как-то благородно, утонченно. А кровоточащая язва… нет, не звучит, это ведь не совесть. Один ненормальный доктор, ему бы самому полечиться, сказал, что мне пить следует бросить. Иначе будет хуже. А кто же захочет бросить пить?
— Точно, кто?
— Только не я. Когда я пью, Скотт, мне в голову приходят интереснейшие мысли, на которые даже я не могу дать ответ и, если хочешь знать, именно это приводит к обострению моей язвы. Я пытаюсь дать ответы на такие животрепещущие вопросы, как, например, совокупляются ли броненосцы? И если да, то как? И почему? Или: паяц ли дергает резинку, или резинка заставляет паяца дергаться? Или: существует ли свобода воли? Или: ощущаем ли мы укусы бактерий? Или…