Рандеву и другие рассказы (сборник)
Шрифт:
– Ну, может, вы и правы. И почему мне вечно всё запрещают?!.. Эй, куда это ты?
Девушка обернулась с порога:
– Наверх, переодеваться. Ты на машине?
– Да… Подбросить тебя?
– Будь ангелом, отвези меня домой, если, конечно, к тебе не выстроилась очередь посетителей на сто человек! А то я могу и на автобусе…
– Глупости! Отвезу тебя куда угодно, о чем речь! Беги одевайся. Монктон, меня ведь вроде бы никто не ждет? – Он начал снимать сюртук.
– Совсем забыл, сэр, прошу прощения, но, кажется, вас желает видеть какая-то дама. Вот ее визитная карточка, хотя она говорит, что вряд ли
– Дайте карточку. – Он прочел имя, нахмурился, повертел карточку в пальцах. – Миссис Джон Пирс… Это мне ничего не говорит. Как она выглядит, Монктон?
– Даже не знаю, сэр, как вам лучше ее описать. Дама средних лет, седая, высокая… Одета чуть ли не по-деревенски. Но голос очень приятный.
– Не было печали! Плесните мне выпить и позовите ее.
Он закурил и постарался вспомнить вторую строчку привязавшейся песенки.
Почему ты со мной так жестока?Почему ты… [13]13
Слова из песни «Mean to me» Ф. Алерта на слова Р. Тёрка, написанной в 1929 г. и входившей в репертуар многих исполнителей (джазовый стандарт).
Он совершенно позабыл о посетительнице – пока не стукнула дверь и он не очутился лицом к лицу с незнакомой дамой. Она рассмеялась, протянула к нему руки:
– Да ты совсем не изменился!
Перед ним стояла женщина с бронзовым, обветренным лицом и густыми седыми волосами под кошмарной шляпкой. Голубые глаза и милая улыбка; улыбка ее очень красила. Одета, правда, совершенно безвкусно, да и щиколотки толстоваты. Как видно, не особенно заботится о своей внешности.
Он отпрянул, как громом пораженный, изобразив восторг и изумление. Кто она такая, он, конечно, понятия не имел.
– Дорогая, – проговорил он, – вот так сюрприз, просто глазам своим не верю! Что же ты сразу не сказала?..
Казалось, она не в силах сойти с порога – так и застыла на месте, испытующе заглядывая ему в глаза: правду ли он говорит?
– Я не думала, что ты меня узнаешь, – начала она. – Я была готова к тому, что ты не вспомнишь, кто я. Ведь когда это было – почти тридцать лет тому? Сколько воды утекло, сколько всего произошло с тех пор…
– Какая ерунда! – перебил он ее. – Я тебя сразу узнал, едва ты вошла!
Он ворошил воспоминания – не мелькнет ли в прошлом спасительный огонек. Да кто же она такая?! Миссис Джон Пирс…
Она ослабила шарф на шее и села на краешек дивана.
– Наконец-то набралась храбрости прийти к тебе, – призналась она. – Все время хотела, но что-то меня удерживало – должно быть, глупая гордыня. Как подумаю, что ты не узнаешь меня, не вспомнишь… Я была на всех твоих спектаклях, представляешь? Вот ведь сентиментальная дурочка – до сих пор вырезаю из газет все заметки про тебя, вырезаю и вклеиваю в альбом!
Она поглядела на него и со смехом покачала головой.
– Видишь ли, я теперь живу в деревне, – продолжала она. – Выбраться в Лондон для меня целая история. Но уж если выбираюсь – раза два в год, – то всегда стараюсь попасть на твой спектакль. Не знаю, как так получается, но возраст на тебе совершенно не сказывается. Я-то теперь усталая старая фермерша, а ты все тот же мальчик, которого я знала: забавный, восторженный, вечно лохматый. Развела сантименты, да? Можно мне сигарету?
Она потянулась к сигаретнице на столе. Он не понимал, почему гостья ни намеком не выдает, кто она такая: хоть бы одно имя упомянула, одно название! А между тем они, очевидно, были близко знакомы. Просто нелепость! Бронзовое лицо, седые волосы, миссис Джон Пирс…
– Погоди-ка, – задумчиво произнес он, глядя в пространство, – когда же мы с тобой виделись в последний раз?
Она сурово следила за выражением его лица.
– Я только что сказала – лет тридцать тому назад, может быть, немного меньше. Время – такая непонятная штука. Знаешь, стоит мне только забыться и начать вспоминать – и я будто наяву слышу, как трогается с места твое такси и ты уезжаешь, клокоча от ярости, а я лежу на постели в полной уверенности, что разбитое сердце уже не склеишь.
Ого! Неужели все зашло так далеко?! Гневные слова… слезы… И после всего этого он начисто ее забыл!
– Вероятно, я повел себя как свинья, – сердито проговорил он. – Не понимаю, как мы могли рассориться!
Она запрокинула голову и рассмеялась:
– Уж не хочешь ли ты сказать, что мы расстались из-за ссоры?! Не может быть, чтобы ты так думал. У нас с тобой ни одной размолвки не было. Уж это-то ты должен помнить.
– Помню, еще бы не помнить! – Он тоже рассмеялся, гадая про себя, заметила ли она его оплошность. – Мы с тобой всегда жили душа в душу, как лучшие друзья…
Она немного помолчала, склонив голову набок и раздумывая над его словами.
– Вот тут ты ошибаешься, – возразила она. – Беда как раз в том, что нам так и не удалось наладить крепкие дружеские отношения, это-то все и сгубило. Наверное, мы были просто слишком юны, чтобы здраво судить о жизни, юны и себялюбивы. Никакого представления об истинных ценностях. Будто жадные дети – объедались до тошноты.
Он серьезно кивнул, глядя на нее поверх бокала. Значит, у них был страстный роман. Тридцать лет назад… Он мучительно рылся в памяти, но все напрасно. У него возникло неприятное ощущение, что он скверно обошелся с сидевшей перед ним седовласой дамой. Правда, не прошло и минуты, как его оправдали.
– Я ни о чем не жалею, – вдруг объявила она. – Ни на миг. Влюбиться, до смерти влюбиться – это ведь лучше всего на свете, правда? Я только об одном иногда жалела – что вот так оттолкнула тебя. Мы ведь могли быть счастливы и дальше.
Выходит, он все-таки не виноват. Судя по всему, это он ушел от нее с разбитым сердцем. Трогательная картина. Ну почему у него такая отвратительная память? Он уже готов был разрыдаться над трагедией собственной юности.
– Да я тогда чуть не пустил себе пулю в лоб! – горько произнес он. – А ты, наверно, даже и не задумалась, какой это будет для меня удар. Знаешь, что я чувствовал? Что мне незачем больше жить, не за что держаться в жизни!