Рандом
Шрифт:
– Бросай оружие! – рявкнул я.
– Сволочи, вот сволочи, - мой приказ сопровождал аккомпанемент жалобного завывания. Сомнений не осталось – в угол забилась женщина.
– Слышала, что я сказал? Бросай оружие! – менее грозно приказал я, держа ее на мушке. – Считаю до трех.
– Да бросила уже, - всхлипнула та, кто минутой раньше чуть меня не убила. Очередного, в списке.
– Сиди на месте, - зло сказал я. – Одно движение…
– Мерзавец, какой же ты мерзавец, - жалобно причитала киллерша.
– Это что,
Я медленно подходил, держа на прицеле ту, что качалась из стороны в сторону, обхватив себя руками.
– Баба, блин, - недоверчиво скрипел Верзила.
– Ни хрена себе, вот сучка… Черт, так это же что?.
Я вздохнул. Я взял пару минут на раздумье. Отфутболив подальше снайперскую винтовку, я разглядывал скрюченную фигуру. Я не видел, куда вошла моя пуля. Длинные волосы закрыли лицо. Женщина качалась – волосы то падали вниз, то открывали впалые щеки. Несмотря на это, я ее узнал.
– Зачем, Вера? – не выдержал я. Тайм-аут, отпущенный на принятие решения, истек, а я не знал, что делать с беременной бабой Султана.
– Все вы, козлы, одинаковые! – давилась слюной Вера. – Вы все должны были сдохнуть! Самое вам место в могилах, придурки. Гнить! Гнить! Чтобы черви вас всех жрали, козлов! Жалкие говнюки, ходят тут, рассуждают… Будьте вы все прокляты!
– Что ж с Султана не начала? – повысил голос Верзила. – А? Сучка? Чем тебе Марьиванна не угодила?
Он не поленился. Нагнулся, вздернул скрюченное тело. Переждал долгий, захлебывающийся крик боли, втолкнул туда, в относительную тишину уже щенячьего скулежа злое шипение:
– Чем тебя Валерик не устроил? Доставал он тебя? Тамару Мироновну не пожалела, падла. С себя! С себя надо было начинать! Слышишь, паскуда!
– И себя бы, - всхлипывала любовница Султана. – И себя бы… В конце…
– Верзила, слышь, оставь ее, - я по-прежнему не знал, как поступить с беременной киллершей.
– Сука… Марьиванну… не пожалела, кусок дерьма, - Верзила меня не слушал. – Не хочешь жить, другим не мешай!
– Это ты называешь жизнь? – вдруг взвилась Верка, откуда только силы взялись? – Вот все это вокруг ты называешь жизнью? Проснитесь, придурки! Вы что же решили, что вас оставят в живых? Чем таким вы эту милость заслужили? А? Этот твой бомжара Валерка? И придурошная хабалка Тамарка?
– Что ты мелешь?
– Да потому что права я! И вы отлично знаете! Только признаться не хотите! Вы все, придурки, решили, что вас оставят в живых? Да вы тупые! До нас всех просто руки не дошли. Мы шелуха – жалкая и никчемная шелуха! Еще месяц, два… Хоть год! И нас раздавят как клопов! Если сдохли миллионы, что помешает додавить полсотни придурков? А они рассуждают тут всерьез, слушать противно: избранные, блин… Слепцы! Так что вы рыпаетсь, когда конец один? Уж лучше сразу… быстро…
– Слышь, Верка, заткнись, а? Тебе ж рожать скоро. Откуда столько злобы,
– Мать? Будущая? Какое у нас у всех, на хрен, будущее? А кого я рожу, ты знаешь? – она оттолкнула Верзилу. Вернее, попыталась оттолкнуть. – Знаешь, как существуют в новом мире детки? Младенцы? Каждый день… месяц… растут. И не меняются. Бессмысленные… бестолковые. А роженицы? Что вы о них знаете? Каждый день они как будто рожают. Мучаются… Вы что, хотите, чтобы меня зациклили… на том самом дне? Страдать каждый день… и рожать, рожать… очередного урода…
– Блин, Верка, если ты не заткнешься, - выдохнул я.
– То что, Сусанин? Ты, - она попробовала дотянуться до меня рукой, но сморщившись от боли, уронила ее вдоль тела. – Ты отлично знаешь, что я права. И когда нас всех накроет следующей волной, уже некому будет за нами ухаживать, некому будет нас кормить с ложечки… Как твою Дашку, как Галку Яровца…
Верзила не выдержал, с силой ее толкнул. Она попятилась, упала. Завозилась в темноте, села у стены, прижав к груди раненую руку. Но вместо стонов мы с Верзилой услышали смех. Хриплый, отвратительный, он разрастался, заражая нас безумием.
Глава 14. Влада
Влада
«Камни мостовой остановили долгий полет воина. Падая, он разбил голову об острый угол декора, выступающего сбоку. Она отлетела в сторону и долго прыгала, воскрешая забытым звоном старинную площадь. За бесславным концом бронзового воина наблюдали кони, давно уставшие от скачек. Сама богиня, взметнувшая над головой орла, от которого осталась безглавая тушка, не заметила потери бойца. Ее больше занимал обрубок, оставшийся от ее правой руки. Больше, чем усталые кони, чем поверженный воин. Больше, чем угасающий город».
Зачем он мне это сказал? Как там?.. Либо не пить много, либо научиться себя контролировать. Чепуха какая-то. Нашел мне бесконтрольную. Вот я понимаю – Алиска. Вот она – бесконтрольность в действии! Вот ей бы и говорил, придурок!
Сидя у изголовья на кровати, я пошевелилась – все, что находилось во мне, тут же запросилось наружу. Нет, правда. Не только содержимое желудка, но и то, что было в голове: болезненно пульсируя, оно тяжело ткнулось в черепную коробку, надавив на виски.
Я вторые сутки лежала в «Астории», на кровати, облокотившись на подушку. В номере люкс на втором этаже. У меня перед глазами в квадратной оконной раме готовился то ли взять штурмом Исаакиевский дворец, то ли догнать Медного всадника, бронзовый царь на коне. Мне опять было плохо. Мою голову в сотый раз посетила противная мысль о том, что не следовало пить. И еще. Откуда-то из позавчерашнего круговорота вывалился образ Сусанина, укладывающего меня как младенца в постель. Кажется, он даже пел мне колыбельную. Прикалывался, конечно, но…