Рандом
Шрифт:
– Алиска. С Султаном. Она после днюхи с ним и уехала. Она уехала, ты сбежала. Я один остался…
– Значит, теперь у Султана новая любимая жена, - я перебила Кира.
– Надолго ли, - пожал плечами Кир. – А то ты Алиску не знаешь.
– Ладно, ребята, потом пообщаетесь, - Сусанин решительно поднялся. – Мы едем, Влада?
Я кивнула, вставая из-за стола.
– Куда вы едете? – неожиданно услышала я. Кир вскочил. Волосы крыльями плеснули назад, освобождая белое лицо. «Куда вы едете без меня?» - прочла я в осуждающе сверкающем взгляде.
– Кир, я не надолго, - попробовала
– Какого отца, Влада? Разве сегодня не пора твоих навестить? – сорвался на крик Кир. – Ты не была у них уже два дня! Два! Ты же знаешь, и молоко кончилось, и яйца! Мы собирались ехать еще перед днем рождения!
– Кир, мы…
– Как ты не понимаешь?! Для меня твоя семья – это моя семья! У меня никого – ты слышишь? – никого не осталось! Я каждый раз езжу туда с тобой… И как будто о своих забочусь! Вы что, все считаете, что мне не нужно это? Родные, о которых нужно заботиться? Пусть даже так… Я тебе не Алиска! Это она была бы счастлива, если бы ее родители… неизвестно где… в самолете… А я хотел, чтобы остались! Чтобы ездить к ним, кормить с ложки! Маму! Отца! Сеструху! Чтобы хоть кто-то… Хоть кого-то…
Я слушала, не дыша. Он почти плакал, в его голосе было прежнее то, от всех этих «лю-юди, умоляю, хоть кто-нибудь».
– Слушай, Кир, ты чего завелся? Езжайте с Владой, – недоуменно пожал плечами Макс, но я его перебила.
– Кир, мы едем к моим. Сейчас. Собирай продукты.
Он сник в один миг, как оставшийся без ветра парус. Пару раз набирал полную грудь воздуха для ответа, но каждый раз слова выходили из него тяжелым выдохом. Он едва сдерживал слезы.
- Ладно, ребята, увидимся позже. Обещанные яйца на столе. Бывайте, - попрощался Макс. Он зачем-то собрал грязную посуду и исчез на кухне.
– Соберешь продукты, или тебе помочь? – Я не знала, как принято успокаивать плачущих парней.
Кир кивнул. Волосы снова закрыли лицо. Круто развернулся, сбив стул. Его длинные тонкие пальцы оторвались от столешницы и взлетели куда-то к вороту толстовки.
…А потом я сидела на мостике, обегающем купол Исаакия. Мои ноги болтались и до опоры была сотня метров. Позади меня в окнах горели свечи. Их пламя металось. Так же как пламя, металась моя душа. Выл ветер. С бешенством налетал на железную конструкцию, давно требующую ремонта. Я могла погибнуть. Скажу больше, я думала об этом так же просто, как думала о том, чтобы встать и уйти.
Шаг вперед, шаг назад.
Я запретила Киру подниматься на смотровую площадку и он честно держал данное слово. Он стоял под мигающим фонарем и дрожал от страха: он не знал, чего от меня ждать.
И я не знала, чего ждать от себя – шаг вперед или шаг назад.
Я до последнего занимала свои руки, тело действиями, чтобы оттянуть момент истины. Теперь действия кончились и началась пытка. Память не стеснялась в деталях. Она подсовывала мне их – яркие, четкие картинки, словно была не моя, а чья-то чужая, специально заброшенная в мою голову, чтобы свести меня с ума.
Память толкала меня вперед.
Полдня назад я, онемевшая, столбом стояла в своей квартире. Дома, у открытой в кухню двери. Раньше, когда я отгоняла от себя страшные мысли, мне
Я хотела отвернуться и не смотреть, но стояла и смотрела. Кир говорил что-то успокоительное. Если бы слова могли оказывать такое же действие, как таблетки, мне бы наверняка помогло. В моей голове замкнулась мысль, бегущая по кругу: как я смогу это пережить? Мама умерла у плиты, так и не закончив печь свои вечные блины. По странному стечению обстоятельств Антошка умер вместе с ней. Он упал со стула, и так получилось, что они лежали вместе, голова к голове. С открытыми глазами. Они смотрели друг на друга – худые, бледные. Их связывала одна тайна, к которой я отношения не имела. Она называлась смерть.
Я шагнула на кухню и меня словно выключили. Я опустилась на пол и долго просидела без движения, слушая стук сердца. Я даже не догадывалась, что оно может так тяжело толкать ребра. Каждый стук я ждала с замиранием, заранее готовилась к нему. Так больно мне не было никогда. До такой степени, что я захотела: пусть следующий удар станет последним! Но сердце билось, не обращая внимания на мое желание. Выбрало где-то в груди самую болезную точку и долбилось, долбилось в одно место.
– Завтра, - сказала я между двумя пытками - тук-тук. – Мы похороним их завтра.
Мы долго шли к Исаакию. По дороге мы зашли в Казанский за свечами. Мне показалось важным зажечь их в ночи.
– Знаешь, Влада, я никогда тебе не рассказывал, что почувствовал, когда осознал, что мои никогда не вернутся, - Кир начал говорить и я остановилась. Повернулась и закрыла ему рот рукой.
– Не надо, - еле слышно попросила я.
Я шла, неся в сердце каждый из этих больных тук-тук, и у меня не оставалось сил ни на что другое. Оставив Кира, я поднималась по долгой лестнице на смотровую площадку. Каждую из пятисот шестидесяти двух ступеней я брала штурмом. Мне хотелось бы наполнить их пятьсот шестьюдесятью двумя воспоминаниями о маме с Антошкой, но перед глазами стояли два тела, лежащие рядом.
Шел дождь. Я промокла насквозь. И мне хотелось только одного – чтобы все кончилось. Внизу под фонарем стоял Кир, бродила невесть откуда взявшаяся лошадь. Подступающая темнота обманывала меня, скрывая сотню метров пустоты под ногами. Шаг назад…
Шаг вперед.
Зима. Глава 1. Сусанин
Часть вторая
Зима
Сусанин
Вашу мать, твою мать, мать его. И ее – до кучи. Мы похоронили не того. Вернее, не ту. На суде… А как еще назвать ту сходку, на которую собралось столько народу, сколько не собиралось никогда. Я их видел на разных собраниях, но чтобы так, всех вместе…
Старперцы отвели душу, в выражениях не стесняясь, громкость подачи оскорблений не регулируя. Молодежь сидела пасмурная и пришибленная, тяжело вздыхала под особо жгучие перлы. Типа «стрельнуть эту мразь прямо сейчас, что за ублюдка она способна родить?». Гарем Султана вел себя по-разному. По всему видно, появление Алиски внесло диссонанс в привычное распределение вакантных мест будущей иерархии. Натаха – разбитная девица неопределенных лет, в прежнюю бытность наверняка спец по продажам, продолжала заниматься тем же и сейчас. Непонятно? Я поясню – она продавала себя.