Рандом
Шрифт:
– Ладно. Что теперь?
– По весне сговорчивей будут. Те, кто выживут.
– Вполне может быть и так. А пока предварительные итоги подведем. Завтра. Инфу до людей в любом случае донести надо… И хватит пить! – Сусанин встрепенулся, выхватил у меня не открытую банку с пивом. – Что за жизнь… Не побухаешь с вами толком. И бухла завались, и жрачки… А все времени свободного не хватает.
Мы не заметили, как в дверях возникла Влада.
– Я завтра с вами поеду, - заявила она.
– Это еще зачем? – нахмурился Сусанин.
– Новый год скоро! – с вызовом бросила она. – Праздник все-таки!
– Да ладно. У кого-то еще один праздник до Нового
– Нет. Я так решила. Какая разница? Будет мне шестнадцать… Двадцать пять… Кому теперь есть дело до всех этих лет. И сдохнем… И некому будет читать на могиле – она прожила целых пятьдесят лет. Или пятьдесят один. Не хочу ничего считать. Я решила просто крутиться вокруг солнца. До самой смерти. И все.
– А Новый год, значит, отмечать будем.
– Праздник!
– Так что тебе мешает отмечать праздник каждый месяц? Первое февраля, первое марта…
– Я подумаю над этим. А пока идите есть! Все на столе. Я даже сыром посыпала макарошки.
– Сыром? Тогда мы идем!
Я поднялся вместе с Максом и выпал из реальности. Меня словно обожгло: я не помню, когда меня в последний раз звали к столу. И еще. Я хочу, чтобы так было всегда. К черту оружие, шмотки, и коллекцию спортивных машин. Туда же шикарную квартиру с бассейном, да и весь город в придачу. Хочу. Просто. Чтобы меня кто-то звал к столу. Такую малость в обмен на…
Всё?
Глава 6. Сусанин
Сусанин
Двигатель ревел, форсированным звуком взрывая тишину. Я летел на снегоходе в метель, замкнутую пространством между домами, словно скалистыми берегами снежной реки. Старательно лавируя, я гнал себя дальше. Я пытался вырваться на свободу, туда, где моя машина оторвется на полной скорости, устремится вперед, оставив позади наспех укрытое белым дерьмо, увезет меня подальше от тех мыслей, что мешают жить. Увлекшись несбыточными местами, я едва не угодил в ловушку между двумя холмами, скрывающими большегрузы. Мне пришлось сбавить обороты и тут же резкий звук двигателя захлебнулся, придушенный навалившимся сверху снежным безмолвием.
И мысли. Воспользовавшись тишиной, они настигли меня.
– Слышь, Сусанин! – окрик Лехи, остановившего рядом снегоход, вгрызлись мне в мозг. – Семеныч восьмой.
– Как-нибудь до восьми считать умею, - зло отозвался я, думая лишь об одном – какого? Какого я не взял с собой фляжку? Вместительную такую фляжечку грамм на пол-литра. Конечно, можно было остановиться возле любого магазина, в крайнем случае, разбить стекло – если закрыто – и взять что душе угодно. Но… как бы это объяснить? Мне не хотелось пугать Владу. Девчонка и так дрожала, хоть и старалась виду не подавать. Тысячу раз… нет, пожалуй, восемь раз по числу трупов, я пожалел, что взял ее с собой. Теперь мне оставалось лишь двигаться, прокладывая фарватер для пары едущих следом снегоходов, каждым пройденным километром приближаясь к тому выключателю, которому одному под силу отключить эти гребанные картинки, возникающие в моей голове!
Пара глотков виски и…
…- Она мертва? – голос Лехи пробился ко мне издалека.
– Нет, блин, отдохнуть прилегла с дыркой в башке, - съязвил я.
Софья Николаевна возглавила список убиенных, но по времени первой не была, как выяснилось позже. Она лежала на кухне. Седые волосы слиплись от крови, глянцево блестели в подсохшей луже. Из разбитого выстрелом окна дул ветер. Снежный пух угнездился на подоконнике. Холодно, промозгло. Я сидел на корточках и рассматривал труп.
И меня раздражали домочадцы Софьи
Младенец являлся не единственным раздражающим фактором. Мимо шастала то ли дочь покойной, то ли сноха. Довольно упитанная тетка неопределенных лет, имела наглость выражать вслух мысли, от которых через пару минут меня затошнило.
– Нет, ну разве я не права? – трещала она. – И эта сучка еще собирается учить меня жизни! У самой ни мужа, ни детей.
И дальше в том же духе. Без помощи усопшей, растрепанной тетке в халате скоро придет кирдык – и эта мысль меня согрела. Младенец сделал очередную попытку перебраться через бабушку и не удержался – упал, покатился к моим ногам. Мне захотелось вздернуть его за шкирку, перебросить через покойницу, но я сдержался. Стоило ли разнообразить его последние… Часы? Дни? Его зарядки надолго не хватит. Еще немного, и он умрет. Тут же, у ног бабули.
– Так что, Макс? – нерешительно спросил Леха. – Типа, пойдем?
Пуля вошла в левую половину лица Софьи Николаевны, вынесла ошметки мозга и черепа и застряла в стене. Черная дыра на щеке, с трещинами по краям смотрелась чудовищным жуком, присосавшимся к ране.
– Макс, - снова пристал Леха. – Чего с ней будем делать?
– Колюне скажем, - я дернул плечом.
– А мы к нему сегодня успеем?
Я не ответил. Поднялся. Мертвое тело, карабкающийся по трупу младенец, рассуждающая о какой-то сучке без пяти минут мертвая тетка – как выбросить все это из памяти? Но я знал способ: глоток виски и дурное воспоминание смоет волной.
… освобождая место новому. Однозначно неприятному.
Сан Саныч сидел в кресле на балконе. Он выглядел ужасно. Может потому, что умер уже давно, а может потому, что снег, лежащий на нем, успел несколько раз растаять. К ледяной корке на щеках, лбу, лепились свежевыпавшие хлопья. И только странный провал в районе носа, да заиндевевшая на осколках стекла позади кресла корка указывала на то, что не по своей воле старик откинул копыта.
На балконе я не задержался. У меня зудело между лопатками. Умом я понимал, что киллер вряд ли ловит меня в прицел из дома напротив, но смелости сей факт не добавлял. Пригнувшись, я выскочил в комнату. Почти все домашние питомцы Саныча успели отдать богу души - пара внуков лежали, зарывшись в игрушках, тех, которые мне и не снились. И только на кухне едва передвигалась старушка – наверное, жена Саныча. Она шамкала беззубым ртом, переставляя кухонную утварь.
Я не хотел смаковать подробности, но стоило мне моргнуть, как всплывали негативы страшных кадров. Ревел двигатель, машинка смело покоряла снежные барханы. А я мечтал о волне, что смоет дерьмо с моей сетчатки!
Глоток виски – и растает в памяти образ Елены Николаевны, ничком лежащей в луже крови, странно плоским, развороченным выходным отверстием пули лицом уткнувшейся в кашицу из осколков костей и вытекшего мозга.
Еще пара глотков унесет в пустоту удивленное лицо бабы Шуры, сидящей у стены и пытающейся остановить кровь из пары ран на груди в районе сердца.