Рандом
Шрифт:
– Владислава! Послушай же меня, наконец!
– Макс, пытаясь вклиниться в мой монолог, вознамерился схватить меня за руку, но промахнулся. Я сделала очередной виток вокруг кроватки, на которой мирно спал Костик. Его не будили громкие звуки. И не потому, что младенцы мало что воспринимают в свои считанные месяцы - так ему было предписано вести себя в единственный день, отпущенный на всю жизнь.
– Я искала долбаный алкоголь, чтобы обработать всю эту текущую хрень, резала этот сизый кожаный шнур, забитый кровью, перевязывала пупок какой-то подвернувшейся
– что делал ты?! Валялся на полу!!
– Лада, замолчи!! Я слышал это сотню раз! И сотню раз просил прощения! Я безумно тебе благодарен! Но! Так получилось!
– он втянулся в общий ор.
– Почему ты мне не сказал этого сразу? Когда очнулся и увидел меня, залитую кровью — Дашкиной кровью, которая вытекла из нее за пять минут. А я не знала, что делать и попросту заткнула ее подушкой! Что мне оставалось делать? Я не знала, как не дать ей умереть!! И вот ты пришел в себя, увидел меня, блин, такую — кровавую мадонну с младенцем на руках — и ничего мне не сказал!! Я понимаю, трудно собраться с мыслями, когда видишь такое. Ладно, я готова простить и то, что было после — пока я занималась младенцем, мыла его и кутала во что придется, ты страдал над телом Дашки...
– Владислава!
– Не ори на меня!! Мы уходили оттуда через день. Целый день у тебя был на то, чтобы посвятить меня в дальнейшие планы. Но! Похоронив Дашку и забрав орущего Костика, мы поехали сюда, оборудовать быт... Я что-то не так говорю?
Макс выдохся. Сидел у стола, тиская в руках рожок, и рассматривал пухлую рожицу младенца.
– Почему ты не сказал мне все в первое время?
– уже тише продолжала я, хотя в моей душе продолжало все клокотать.
– Ты успокоился, все вошло в обычную колею - кормежка, мытье, памперсы. Почему ты не решился тогда?
Он молчал, не глядя на меня. Я подошла к нему, подвинула ближе стул и села. Мне было важно поймать его взгляд, но он ускользал, концентрируясь на младенце. По расписанию, тот должен был вот-вот открыть глаза.
– Не надо мне в очередной раз отмазываться тем, что тогда ты еще ничего не решил. Я тебе не верю, - устало сказала я своим рукам.
– Ты все решил сразу. Просто ты слишком нуждался в моей помощи первое время.
– Может, и так, - вдруг впервые за последний день я услышала правду, и силы разом оставили меня.
– Зато честно, - голос мой дрогнул.
– Ты была мне очень нужна. Я много раз тебе говорил, что без тебя...
– Теперь я тебе не нужна, - сказала не потому, что фраза с легкостью вылетела из меня. Я хотела быть уверенной до конца, хотела поставить точку. Или провести ту линию, под которой остаются цифры - сухой остаток. Без крови, без боли, без слез.
– Ладушка, - его мутило от честных слов. Он всегда предпочитал дерьмо в красивой обертке. То, которое и пытался мне сейчас всучить.
– Мне тяжело тебе это говорить,
Я хмыкнула, не удержалась. Сквозь предательски текущие слезы. Горькие, как желчь.
– Прости, что позаимствовал у тебя пару месяцев свободной от обязанностей жизни, нагрузил своими проблемами.
– Макс, это жестоко.
– Выслушай, пожалуйста, до конца!
– он слегка повысил голос, конфетная обертка развернулась, показывая дурнопахнущее нутро.
– Да, я принял решение уехать с Костиком без тебя. Без никого. Как только стало известно, что он... не один из нас. Но я не могу по-другому. Он мой сын. Все, что у меня осталось.
– А я?
– шмыгнув сопливым носом, вставила я. Макс меня не услышал. Или не захотел услышать.
– Я его не брошу.
– Но их нельзя отрывать от места «прописки», ты же знаешь!
– Я думал об этом. Нет у него еще этого места. Все будет нормально. Он будет расти. В дороге. Я буду ухаживать за ним. Пока смогу.
– Зачем нужно обязательно уезжать? Не понимаю. Младенец может заболеть в дороге, а тут все есть, все можно достать. А дорога это...
– Да знаю я все!
– Он бросил ладонь на стол.
– Но не могу здесь оставаться! Мне осточертели все эти ваши охи-ахи, взгляды, шепот! Все ваши соболезнования!
– Хочешь, мы все уедем отсюда, Макс!
– крикнула я.
– Оставим тебя в покое!
– Ерунда.
– Тогда давай найдем тебе другое место! Для тебя и Костика! И никто не будет знать, где вы!
– Даже ты?
– усмехнулся он.
Мне стало жутко, но я вытолкнула правду.
– Даже я, - сказала тихо, не глядя ему в глаза.
– Да пойми ты, Влада! Костик — мой личный и пожизненный крест!
– Так почему мы не можем нести твой крест вместе?
– Воспользоваться твоей добротой? Превратить твою жизнь в ад? Ничего себе благодарность...
– А сейчас как-будто моя жизнь...
– Сейчас это твоя жизнь. И ты никому и ничего не должна.
– Давай еще, начни меня грузить, что пройдет время и я встречу того, единственного, с которым рука об руку... Выбор у нас тут охрененный.
– И все равно, я не возьму на себя ответственность за двух детей...
– Ага. Вот как ты заговорил. Спать, значит, со мной можно. Доверять мне принимать роды — тоже...
– И я про это!
– он внезапно сорвался.
– А вдруг это опять случится? И что тогда?!
– Вот что тебя пугает? Да перестань. Есть же всякие средства...
– Я хочу уехать отсюда. Так понятней? Осточертело мне все вокруг. Все и вся. Уехать, найти новое. Создать новое! Создать! На меня действительно произвело впечатление то, что мы видели у Германа. Хочу больше об этом разузнать. Двинусь в том направлении, возможно, у нас найдутся точки соприкосновения.
– Макс!
– Я бросилась к нему, но натолкнулась на крест сведенных на груди рук.
– Почему нельзя все это делать вместе?