Раненая ласточка
Шрифт:
Стоит себе, как и прежде!
И все-таки душа у Сайбуна была неспокойна. Он глядел на будильник, и ему казалось, что даже в облике часов есть изменения. Какие? Трудно сказать, но есть.
Вдруг мама что-то заметит? Сайбун походил по комнате, потом взял старый мамин платок и накинул его на будильник.
В прихожей раздались знакомые шаги. «Мама пришла!» — понял Сайбун. В мгновение ока он вытащил учебник, сел за стол и сделал вид, что читает.
Мама сразу не вошла. Она остановилась в прихожей и не окликала Сайбуна. Было слышно, как тяжело и прерывисто она дышит. Отдышавшись, она ступила на порог. Сайбун мельком взглянул
— Мам, у тебя опять сердце? — вырвалось у Сайбуна. Он привстал, готовый кинуться за лекарством.
— Ничего, ничего, пройдет, — тихо сказала мама. Она постояла с минуту у притолоки двери, лицо ее порозовело, и в глазах уже не было боли. — А ты поел, сынок?
— Нет.
— Так я и знала! — заволновалась Хадижа-Ханум. — Вот и оставь тебя одного! Я с сестрой и поговорить-то не успела как следует. Посидела часик и сказала: «Сайбуну скоро в школу идти. Пойду накормлю его. Сам-то и не поест...» И ведь права была! Сейчас подогрею тебе суп и баранину с картошкой, поешь перед школой, сынок...
— Я сам подогрею. — Сайбун захлопнул учебник и сунул его в портфель. — У меня еще есть время.
Хадижа-Ханум сняла пальто, привычным взглядом скользнула по комнате.
«Сейчас спросит про будильник! — испуганно подумал Сайбун. — Ведь его не видно под платком. Не надо было мне закрывать часы!»
Чтобы отвлечь мать, Сайбун спросил:
— А у тебя теперь сердце не болит?
— Полегчало... — Хадижа-Ханум с нежностью посмотрела на сына. — Как ты обо мне заботишься, солнышко мое! Спасибо тебе! — Она шагнула к Сайбуну и ласково обняла его. — Счастливая я мать — такого сына ни в одном даргинском ауле не сыщешь!
— Так мы же не в ауле живем, — сказал Сайбун.
Он чувствовал себя неловко от этой материнской ласки, от похвалы, которой, верно, не заслуживал.
Надо сказать, что с недавних пор он вообще стеснялся, когда мать ласкала его или называла «солнышко». Вырос он, стал мужчиной, а мать вроде бы и не замечает этого, по-прежнему считает его малышом.
Не желая обидеть мать, он не отстранялся от нее. А она глядела на сына преданно и нежно, и глаза ее выдавали ту великую любовь, которая наполняла ее целиком, не оставляя места ни для кого другого.
— Надо идти, а то опоздаю в школу, — заторопился Сайбун.
Он не глядел на мать. Не мог глядеть. Не ласкай она его, не хвали, он бы отмахнулся от этой истории с будильником. А сейчас исчезнувшие было угрызения совести нахлынули вновь. Да хватит ли у него смелости и твердости свалить всю вину за испорченные часы на кошку?
Был момент — мать стояла еще в прихожей, — когда Сайбун решил во всем признаться. Ведь всего-то пять слов и надо сказать: «Мама, я хотел починить часы, но у меня ничего не получилось». И мама бы простила. Но эта мысль сверкнула, словно молния, и тут же погасла, ушла. А сейчас признание казалось уже ненужным, поздним. Сейчас остался лишь один выход: свалить все на кого-нибудь другого — на мастеров, к которым обращалась мать, на кошку. Пусть уличают, пусть ругают как хотят, он будет стоять на своем.
Мать отпустила Сайбуна. Она отправилась на кухню, и скоро в комнату проник приятный запах жареного мяса.
Прислушиваясь к шагам матери на кухне, Сайбун тревожно посматривал на будильник, прикрытый платком. Он встал, освободил часы от платка. Не нужен этот платок, он только
Сайбун наскоро пообедал, собрал книги и тетради и, сказав Хадиже-Ханум «до свидания», побежал в школу.
Первые два урока прошли спокойно. Сайбуна не вызвали. И это было счастьем, потому что, занявшись будильником, он так и не сделал ни одного домашнего задания.
«Все обойдется», — решил Сайбун, и это успокоило его.
Третьим уроком была геометрия. Учитель математики, Махмуд Мирзоевич, как всегда, неторопливо полистал классный журнал, сделал в нем несколько пометок. Потом поднял голову и обвел внимательным взглядом учеников.
— Ну, кто посмелее, прошу к доске...
Сайбун тотчас же поднял руку. Так обычно поступали те, кто отлично знал урок или совсем не знал его. В этом была своя хитрость. Если слабые ученики поднимают руку, значит, на сей раз они готовы к ответу. А Махмуду Мирзоевичу, мол, нужно поймать тех, кто не готов...
У Сайбуна уже были две отметки по геометрии — тройка и четверка. Но несмотря на это, он решил обезопасить себя. Руку он поднял механически, будто заведенный. Поднял и тут же захотел опустить ее. В конце концов, хватит хитрить! Надоело! И с будильником схитрил, и теперь хитрит...
Однако менять решение было уже поздно.
Махмуд Мирзоевич как раз остановил свой взгляд на Сайбуне, и тот, не выдержав этого взгляда, опустил глаза.
«Все! — пронеслось в голове. — Сейчас вызовет!»
— Что с тобой, Сайбун? — спросил учитель. — Все лицо у тебя горит. Не заболел ли?
— Голова у меня какая-то тяжелая и жар, — выдавил Сайбун.
— Тогда отправляйся домой, — сказал Махмуд Мирзоевич. — Иди, иди...
В коридоре Сайбун притронулся к голове: действительно горячая. И потная. Может, он и вправду заболел?
От этой глупой истории с будильником голова не только заболит, но и расколется...
Домой идти было рано. Сайбун заглянул в парк. Походил по дорожкам. Где-то в нем жила надежда, что он увидит Даштемира. Но Даштемира не было. Тогда он направился к порту. В самый порт пройти было невозможно: его окружал высокий забор, а у проходной стояли охранники. Лет пять-шесть назад, когда Сайбун был еще маленьким, ему не раз удавалось прошмыгнуть мимо них, и он вволю глазел на корабли, на огромные подъемные краны, на сутолоку, на кипы незнакомых товаров. Теперь пришлось глядеть на порт издали. Но и сейчас Сайбун немало видел. Вон у пирса стоит большой пароход с высокой кормой. Над бортом качаются три люльки: маляры, сидя в люльках, красят обшивку. За пароходом чуть виднеется узкий, плоский, будто доска, танкер. Вынырнув из-за танкера, идет, вздымая за собой пенные буруны, быстроходный глиссер...
До самого вечера Сайбун гулял по городу.
Явился он домой позже обычного. Дверь открыл ему отец.
— Ты из школы?
Сайбун кивнул.
— Меня Махмуд Мирзоевич задержал, — объяснил он.
— Это почему же? Что случилось?
— Ничего, — ответил Сайбун. — Так просто...
Отец внимательно посмотрел на Сайбуна и хмыкнул. Видно, его не удовлетворили слова сына, но допытываться правды не стал. Через минуту он уже стучал молотком на кухне — чинил табурет — и словно бы забыл о существовании Сайбуна.