Раненые Звезды 5
Шрифт:
Держаться было совсем не просто, но приходилось терпеть: другого выхода я просто не видел.
К счастью, по направлению к Лобне ветку не закрыли. Преследователи наверняка решат, что я буду пытаться вырваться из города, и будут ловить меня в районе МКАДа.
Я двигался обратно, в сторону Сити.
Когда после «Филей» мы проезжали по мосту, я смог разглядеть, что оцепление подходит к самой станции «Тестовская». Остановка тут была совсем короткой. Кажется, поезд даже не открывал двери.
А вот на следующей станции, на «Беговой»,
Избегать камер тут было сложнее, чем возле «Славянского бульвара». Плохо, что я опять чувствовал недостаток энергии и начинал мёрзнуть. В режим слишком часто входить было нельзя. Но как преодолеть расстояние до Динамо? Несколько городских кварталов, нашпигованных камерами по самое не балуйся. Без режима нечего было и думать.
Мне нужна маскировка. Другая одежда. Спрятать лицо от систем распознавания… но как? Ограбить кого-нибудь и раздеть? Я мысленно одёрнул себя. Хватит, и без того натворил делов… до конца жизни хватит…
Мой взгляд упал на ограду Ваганьковского кладбища. Камер там было совсем не много, плюс огромные пустые пространства.
Чувствуя, как тают силы, я перемахнул через забор. Особого плана у меня не было. Найти хоть какой-то склеп. Укрытие, где можно было бы согреться.
Я так и бродил между, чувствуя, что замерзаю.
Людей почти не было. Вечерний час — быстро темнело.
И в какой-то момент я почувствовал то, чего давно ожидал, но не хотел сам себе в этом признаваться. Капитулировать на ровном месте, из-за остатков принципов… стоило ли оно того?
Я злился на себя. Но оглянулся на оклик:
— Эй!
За мной стоял мужик в бушлате.
— Новенький, да? — спросил он.
Я молча кивнул. Боялся, что, если открою рот — то потеряю остатки тепла.
— Пойдём, бедолага, хоть согрею… ты вроде крепенький, — он принюхался, — и алкоголем вроде не пахнет… как же тебя до такого состояния довёл-то?
Только теперь я осознал, как, должно быть, выглядел со стороны после поездки под днищем вагона.
— В общем, поговорим назавтра с начальством. Может, и пристроим тебя…
Мужик повёл меня куда-то в сторону ограды. Я покорно шёл следом.
— Тут регулярно ваши замерзали в прошлые зимы. До меня тут совсем отморозки работали, не продохнуть было, людскую жизнь ну совсем не ценили, эх! — он махнул рукой, — ну да ладно, ты не боись. Отогреемся сейчас.
Он привёл меня в небольшой домик-сторожку, которая примыкала к ограде кладбища. Внутри работал масляный радиатор. Было тепло. Кажется, я сразу поплыл.
Помню, что меня уложили на что-то мягкое, и укрыли одеялом, которое пахло мокрой шерстью.
6
Меня неудержимо тошнило. Такое редко случается во сне — но ощущения были совершенно реальными. И ещё я плакал. Вспоминать вкус крови во рту было невыносимо. Толчки солоноватых глотков…
Ещё один мучительный спазм свёл внутренности тугим комком.
— Извини, Гриш… — сквозь пелену я услышал
Спазмы стали потихоньку стихать.
— Другого выхода не было, — продолжал он.
Я поднял голову. Там было всё то же странное небо, как в прошлом сне. Фиолетовые облака закручивались в тугие спирали. И на их фоне улыбался Захар.
В этот раз он был одет более строго, в белый классический костюм с чёрным галстуком-бабочкой. Должен признать, ему шло.
— Я не хочу просыпаться… — признался я, принимая нормальную позу и усаживаясь на корточки.
— Ты же понял, что не совсем спишь?
Я огляделся. Яркая, сочная трава. Вдалеке — странный лес. Ощущение сна было совершенно отчетливым.
— Нет… — ответил я.
— Вспомни, о чём я говорил в прошлый раз.
Я не хотел вспоминать. Мозг пытался затянуть эту рану.
— Про то, что я в беде… — всё же сказал я.
Захар улыбнулся.
— Ты молодец, — сказал он, — выбрался даже быстрее, чем я ожидал.
Я поднял голову и посмотрел ему в глаза.
— Как мне жить? — спросил я, и тут же мне в голову пришла мысль, которая внушала надежду: — Ты… сможешь сделать так, чтобы я всё забыл, да? Сможешь?
Захар грустно посмотрел на меня.
— Гриша… ты очень сложное создание. Многомерное, — сказал он, — трогать тебя я не рискну. Это очень опасно для твоей личности. Но, если тебе будет от этого легче — всё, что ты делал, начиная с критического момента, когда ты чуть не умер от недостатка энергии — делал не совсем ты.
— Как это?.. — спросил я с недоумением.
— Мне пришлось вмешаться, — пояснил Захар, — ты слишком правильный. Помнишь, я говорил? Ты бы умер, но никогда не принял бы такого решения.
— Лучше бы я умер… — вздохнул я.
— Нет, Гриша, — он покачал головой, — совсем не лучше. Нам двоим было бы слишком тесно здесь, — он улыбнулся. Послушай меня, ещё раз. Очень внимательно. И посмотри мне в глаза.
Я снова поднял голову. Казалось, его голубая радужка светится изнутри. Это было красиво и жутко одновременно.
— Я допустил глупость, позволив себе погибнуть, — сказал он, — я это понял, когда оказался здесь. Я поддался эмоциям. Мне тоже в какой-то момент показалось, что лучше рискнуть, чем всю жизнь вспоминать гибель чужого ребёнка у себя на глазах, которую мог предотвратить. Я рискнул и проиграл. Глупо, но это так. Но остановить то, что начинается, следует любой ценой. Теперь ты — последняя надежда этого мира.
— Тогда, получается, это сделал ты… — сказал я.
— Тогда я, — кивнул Захар, — но знаешь… с этой стороны всё выглядит несколько иначе. Понимаешь, Гриша? Люди очень разные. Некоторые живут многими жизнями. Переливаются идеями и эмоциями. Много дарят. Отсюда это очень хорошо видно. Другие — мертвы внутри. От них осталась просто телесная оболочка, которая продолжает двигаться без основы и сходит с ума, не понимая, что ушло вместе с тем, что даёт смысл этой жизни.