Раннее
Шрифт:
– Осторожнее вы с телевизором, Владимир Сергеевич. А если он взорвётся?
– Ну и Бог с ним, – говорил я. – На что я теперь годен?
Она не находила, что ответить.
Один раз я взглянул на себя в зеркало. И мне стало страшно – на меня смотрело бессмысленное лицо без малейшего проблеска разума. Я стал таким, боясь пошевелить лишней извилиной или – не дай Бог – заглянуть за завесу чёрного мрака, где скрывалось моё прошлое.
Поняв, что так жить нельзя, я попытался придумать себе занятие, которое, с одной стороны,
Я купил кучу альбомов для рисования, акварельные краски, и стал рисовать. Однако вскоре понял, что художник из меня никудышный – на моих рисунках небо получалось неизменно серым, люди – косоглазыми и длинношеими, а Солнце – похожим на медный пятак.
Тогда я забросил мазню и просто целыми днями сидел в кресле. Телевизор уже не включал – боялся заснуть. Когда приходил Чикин или Надя, я неизменно начинал какой-нибудь бесплодный разговор – о том, сколько что стоит на рынке, когда наконец затянется озоновая дыра и кто из моих сослуживцев сломал ногу или женился.
Странно, но только спустя примерно месяц я заметил на полке ряд чёрных тетрадей, исписанных моим почерком. С надеждой подумал, что это дневники, но оказалось, что это большое собрание пословиц и считалок.
Надя оттаскивала меня от них, утверждая, что читать мне вредно, но я возражал, говоря, что не читаю, а просто рассматриваю буквы.
Оно, пожалуй, так и было на самом деле, потому что смысла большинства пословиц я не мог осознать.
Но вот однажды я перевернул последнюю непустую страницу и прочитал:
"Шла машина".
Дальше ничего не было. Я очень долго смотрел на неоконченную фразу, пытаясь представить себе продолжение или понять, почему же я остановился на этом месте.
И постепенно почувствовал, как чёрная бездна памяти колышется, а оттуда одно за другим возникают странные слова:
"Шла машина из Тамбова, потеряла две доски…"
И перед глазами появился ветхий кривой домишко, в окне которого торчит старуха с седыми редкими волосами. А может, и я сам, поглупевший, превратившийся в старика в неполные 34, примитивно-добренький и беззубый, проводящий часы в ожидании смерти.
– Тамбов! – вскрикнул я и схватился за голову. Казалось, она разваливается на кусочки. Пожалуй, не стоило мне трогать эти тетради…
На крик с кухни прибежала Надя, подхватила меня, и я сквозь тугую, пульсирующую боль в черепе слышал, как она набирает телефонный номер.
28. Техника
Открыв глаза, я удивился не тому, что до сих пор жив и пока ещё в своём уме, и даже не тому, что я нахожусь не в больничной палате, а в другом, более просторном и красивом помещении.
Более всего я удивился, что передо мной стоит Чикин. Обыкновенный Чикин, с животом и в очках.
– Здравствуй, Толик, – сказал я, приподнимаясь с постели.
– Лежи, лежи, – остановил меня он. – А то электроды с головы отвалятся. Как ты себя чувствуешь?
– Отлично. Где мы?
– В одном НИИ. Помнишь наш разговор о научных разработках?
– Не помню. Мне доктор запретил вспоминать.
– Доктор запретил, а я разрешаю.
– Ты что, Толик, угробить меня хочешь?
– Может, и хочу. Ну, попробуй, шевельни мозгой!
Я шевельнул. В голове словно бы искра проскочила, и я вспомнил тот разговор. Каждое слово. Каждый жест Чикина. Каждый свой аргумент.
Мы говорили о "машинке для воспоминаний".
– Толик, это же чудо! – восклицаю я. – Подойди сюда, я тебя расцелую.
– Не надо, – улыбается Чикин. – Идея всё-таки твоя, и я чувствую, что толк от неё будет. Но признайся, Володь, ты ведь не так прост. По-моему, ты заранее знал, что с тобой случится.
– Да ну тебя, – смеюсь я. – Просто я везучий. Покажи машинку-то!
– А вот она, у кровати, на тумбочке.
Я поворачиваю голову и вижу небольшой раскрытый чемоданчик. Четыре провода из него тянутся к моей голове.
– Я хотел тебе сюрприз сделать, – рассказывает Чикин. – Последние ночи совсем не спал, мы тут со специалистами сидели, думали, доводили применительно к твоему случаю. А ты тут – бабах! – и отчебучил. Твой мозг врачи уже собирались на свалку выбросить, но мы кой-чего исправили и подключили тебя к чемодану.
– Толик, ты не представляешь, что эта штука для меня значит. Постой… Так она за меня и думает?
– Она выполняет все недостающие функции твоего мозга. Только лучше, быстрее и надёжней. Я думаю, ты теперь не будешь страдать склерозом до ста лет включительно. Ладно. Вставай, одевайся, бери чемодан. Поедем к тебе домой, и я покажу, как всё это устроено.
* * *
– С помощью этой ручки ты устанавливаешь примерное время желаемого воспоминания. Точность – плюс-минус месяц, иногда чуть хуже. Если тебя интересует конкретный предмет, то есть все воспоминания, связанные с ним, ты нажимаешь эту кнопку и направляешь на него вот эту трубочку. Понял?
– Вроде да. А если я об этом предмете ничего раньше не знал?
– Ничего и не получишь.
– А что это за деления на ручке времени?
– Это всё условно. Где-то вот до этой чёрточки можешь вертеть, а дальше бесполезно – это момент рождения, а до него ты ничего не вспомнишь, хоть тебе по голове стучи.
– Ты уверен, Толик?
– А что?
– Да так…
* * *
Едва он ушёл, я закрыл глаза и начал вращать ручку времени от момента рождения до сегодняшних дней. Я, словно фильм, просматривал прожитую жизнь и пытался её беспристрастно оценить.