Ранняя пташка
Шрифт:
– Знаешь, до чего любопытство довело Варвару?
Я обернулся. Это была Достопочтимая Гуднайт.
Она оказалась старше, чем выглядела на рекламных плакатах, – по моим прикидкам, на пороге седьмого десятка. Тело в отличной форме, жировая прослойка, соответствующая середине Лета, немигающие голубые глаза. Гуднайт была в накрахмаленной белой форме, буквально излучающей деловую эффективность. Она смотрела на меня с плохо скрытым презрением.
– Ой, – пробормотал я, пристыженный тем, что меня застигли подсматривающим, – извините.
– Ну так как? – спросила Гуднайт.
– Что как?
– Ты
– По-моему, ей оторвали нос.
– Извини, я тебя не слышу.
– Оторвали нос, – повторил я громче.
– Вот именно. Смысл этого, разумеется, совершенно понятен… – Остановившись, она задумалась на мгновение и повернулась к Люси. – Люси, дорогая, а почему любопытной Варваре нос оторвали?
Люси изучала досье на миссис Тиффен, но как только было произнесено ее имя, она встрепенулась.
– О… э… контекст, в котором были произнесены эти слова, не совсем ясен, мэм, однако идиоматический смысл не вызывает никаких сомнений.
– Вот именно, – согласилась Гуднайт, – я сама не смогла бы выразить это лучше. Идиома. Нашу работу невозможно потрогать руками, однако она необходима для общего блага. Выражаясь идиоматически… Люси?
– Лес рубят – щепки летят?
– Довольно близко.
– По-моему, это скорее… пословица, а не идиома, разве не так? – спросил я.
Обе женщины молча смерили меня взглядом.
– Так, теряем интерес и двигаемся дальше, – сказала Гуднайт. – Где Старший консул Логан?
– Его убила Аврора.
– Просто так, ради удовольствия?
– А Аврора убивает людей просто так, ради удовольствия?
– Не твое дело задавать вопросы, Консул. Токката уже знает о смерти Логана?
– Полагаю, пока что не знает, – сказала Люси.
– Кто ей это скажет? – спросил я.
– Только не я, – поспешно сказала Люси.
– И не я, – добавила Достопочтимая Гуднайт, продолжая пристально разглядывать меня. – Что у тебя с головой?
Опешив от ее бесцеремонности, я непроизвольно ощупал правую часть лица, вогнутую внутрь и закрученную влево, отчего правый глаз у меня ниже левого примерно на ширину полутора глазных яблок. Для меня самого, моих друзей и сестер в приюте я просто был такой как есть, и тут не требовалось никаких комментариев – на самом деле никто этого даже не замечал; однако по реакции окружающих я чувствовал, что отношение ко мне находится где-то между «занятно» и «уродливо».
– Врожденная деформация черепа, – сказал я.
– А, – небрежно бросила Гуднайт, показывая, что ее интерес был обусловлен чисто медицинской стороной дела. – Значит, это не отложение солей кальция?
– Нет, мэм.
– Не повезло тебе, – продолжала она. – Мы работаем над уменьшением и даже обращением последствий отложения солей кальция.
– Сам я не считаю это невезением, – сказал я.
– Знаешь что? – сказала Гуднайт. – На самом деле мне это неинтересно.
И без предупреждения она раскрыла английскую булавку и вонзила острие в предплечье миссис Тиффен. Набухла красная капелька. Я оказался единственным,
– Тебя пугает вид крови, Консул? – спросила Гуднайт. – Сострадание, проявленное не к месту, обернется для тебя гибелью.
– При всем глубочайшем уважении к вам, мэм, я думаю, что это было любопытство.
– Возможно, именно из-за этого Варвара лишилась носа, – после недолгого размышления заключила Гуднайт. – Любопытство… по поводу сострадания. – Она посмотрела на Люси в надежде на семантическую поддержку, но та лишь пожала плечами. – Ну хорошо, – продолжала Достопочтимая Гуднайт, протягивая мне акт о передаче опеки. – Распишись на пунктирной линии.
– Много у вас таких? – спросил я, принимая журнал. – Я имею в виду, Отсутствующих, выполняющих действительно хорошие штучки?
Достопочтимая Гуднайт подозрительно покосилась на меня.
– Мы не разглашаем нашу статистику, – сказала Люси.
– Долгосрочная политика компании, – объяснила Достопочтимая Гуднайт, когда я расписался в акте о передаче опеки. – «Истинный сон» любит припирать нас к стенке нашими же собственными данными, поэтому мы их не обнародуем – факты могут сбить людей с толку. Но, отвечая на твой вопрос: у нас была Шутница, которую когда-то звали Доротеей, так вот, она умела переводить все, что говорили вокруг, в азбуку Морзе. Мы так и прозвали ее «Точка-тире». Мы преобразовали ее в оператора коммутатора, и на испытаниях она работала без выходных, шестнадцатичасовые смены, прерываясь только раз в полчаса на то, чтобы сходить в туалет и перекусить. Ну как вам нравится такая производительность, а?
Если честно, мне стало жутковато.
– Ну да, – сказал я, – поразительно.
– Поразительно? – презрительно повторила Гуднайт. – Жуки, воздушные гимнасты, Роден, суда на воздушной подушке и любые творения Брунелей [63] – вот что можно назвать поразительным. А то, чем мы здесь занимаемся, выходит за рамки поразительного.
– Потрясающе? – предложил я.
– Беспрецедентно, – сказала Гуднайт и, забрав акт, поставила свою подпись под моей, тем самым сняв с меня ответственность за миссис Тиффен.
63
Имеются в виду отец и сын Марк Изамбард (1769–1849) и Изамбард Кингдом (1806–1859) Брунели, выдающиеся английские инженеры. (Прим. переводчика.)
– Вот твоя премия, – сказала Люси, протягивая мне расписку на пятьсот евро, подлежащую погашению в «Миссис Несбит». – Извини, – добавила она. – Знаю, обыкновенно расплачиваются наличными, но в «Гибер-техе» сейчас проходит рекламная кампания.
– Да, кстати, – спохватилась Гуднайт, оборачиваясь к нам, – были какие-либо перемены?
– Перемены в чем?
– В ней, – отрезала Гуднайт, указывая на мертвую женщину. – Перемены в поведении. В игре на бузуки, в поступках. Она стала хуже, стала лучше, более капризной, менее капризной, что?