Рапорт инспектора
Шрифт:
— Она просто переиграла, Трофимыч. Понимаешь? Как на сцене. Не справилась с ролью. Ей не следовало делать вид, что она подозревает Горбунова. Его нельзя доводить до паники. В панике он теряется. Этого она не учла. Ей требовалось, чтобы он обычно, правдоподобно, но все-таки заметно соврал нам. Соврал и вызвал нормальные подозрения. А он, доведенный до паники, состряпал на себя анонимку и понес полную ахинею. Я ждал, что в этом непрофессиональном деле перегиб неизбежен, но, сознаюсь, вначале не понял, кто его допустил Горбунов или другие.
— Другие?
—
— Она показывала правильно.
— Да. Только подробнее всех. Они боялись, что настоящие свидетели не запомнят, перепутают. Ловко придумано и зло. Я не люблю таких людей, Трофимыч. Любое зло отвратительно, но хладнокровно рассчитанное — во сто крат. Впрочем, они уже начали платить по счету. Человек в квартире Редькина вызвал у нее страх. По-моему, она боялась его больше, чем нас.
— Кого?
— Не знаю. И не уверен, что Редькин убит. Но они уже не верят друг другу.
— Если один из них Редькин, у него должны были быть деньги. Денег мы не нашли, — рассуждал вслух Трофимов, — Следовательно, или их взял сообщник.
— Что подозревает Лариса.
— Или он спрятал их вне дома. Или…
— Мы плохо искали?
— Да, мы не думали о деньгах.
— Квартиру Редькина заселили? — спросил Мазин.
— На нее выдан ордер пенсионеру Шилохвостову с замужней дочерью. Он въезжает завтра.
Они одновременно подумали об одном.
Пустая квартира уже не Редькина, а не имеющего к его путаной судьбе никакого отношения пенсионера Шилохвостова, выглядела приветливее, чем заполненная жалким редькинским скарбом. Солнце освещало ставшую просторной комнату, в которой вот-вот должна была прийти другая, более счастливая жизнь.
Но у Мазина и Трофимова не было времени на философский оптимизм. А для оптимизма практического тоже не нашлось оснований. Доски явно не сдвигалась со своих мест с того момента, как приколотили их скорую руку торопливые строители, бетонные стены наглухо исключали возможность тайников. Стенные шкаф и антресоли в проходе между кухней и туалетом широко открытыми дверцами утверждали свою полную непричастность к преступным действиям. Из всех вещей Редькина на антресолях завалялся только разводной ключ, которым Трофимов и простучал стены и перегородки с быстро затухающим энтузиазмом.
— Да, похоже, если деньги и были, он хранил их не здесь.
— В сберкассе, скорее всего, — улыбнулся Мазин. Но почему она спросила — «Больше ничего не нашли?».
— Она тоже могла не знать. Преступники — народ не самый доверчивый.
Мазин оглядел пустую кухню. Сначала от двери, потом, подойдя к окну. Как и в тот раз, когда он разговаривал здесь с Ольгой, Мазин оперся рукой о батарею.
— Холодная. Так и не починили. Придется пенсионеру хлопотать.
— Что? — не понял Трофимов.
— Я говорю, что у Редькина на кухне не работам батарея.
И тут он увидел в руках Трофимова большой разводной ключ. То есть он видел его и раньше, но сейчас увидел иначе.
— Слушай, зачем Редькин держал этот ключ? Недотепа Редькин, у которого в квартире не было даже молотка, элементарной отвертки?
И Трофимов понял. Чутьем, как именовал он свою отрицающую силлогизмы логику. Не говоря ни слова, приладил он ключ, закрепил его, нашел точку опоры и нажал.
Узкий полиэтиленовый мешочек, который они вытащили, был туго набит свернутыми бумажками. В нижней части батареи оказался такой же.
— Не повреди упаковку, — предостерег Мазин, придется отчитываться.
— Еще бы, — засмеялся Трофимов. — Интересно, как бы поступил с деньгами Шилохвостов?
— Вот он-то и не должен ничего знать.
— Не хотите расстраивать старика?
— Волновать не хочу. Хочу уберечь от неприятностей.
Неприятностей у старика-пенсионера и у его дочери не случилось. Все обошлось отличнейшим образом, хотя и не совсем так, как предполагал Мазин.
Трофимов приехал к Шилохвостовым утром на другой день после вселения, но не самым ранним утром, а чуть припозднившись, когда дочка уже ушла на работу и застал одного отца, бодрого, оптимистичного пенсионера, очень довольного новой квартирой, балконом, где он предполагал развести цветы, и вообще жизнью. Согласно характеру старик встретил гостя доверчиво и доброжелательно, дверь открыл сразу, в глазок посетителя не разглядывал, а на замечание Трофимова о проявленной неосторожности махнул только рукой.
— Да кому я, старый пень, нужен? Разве мы богачи какие, чтобы на нас недобрые люди зарились? А если уж у кого нужда крайняя — пусть берут! Вещи, сынок, дело наживное.
Возразить было трудно, и старик воспользовался благожелательной паузой, чтобы изложить вкратце свои взгляды на жизнь и на отдельных людей, не особенно Допытываясь, кто такой его посетитель.
— Не люблю я, парень, разных нытиков, что вечно недовольные. Все им не так, все не по-ихнему. Мало о них государство заботится! Какие вот квартиры дают, а они, недовольные, жалуются, бумажки пишут. А я считаю, потерпи немного, и все тебе сделают.
— Точно, отец, точно, — согласился Трофимов, опасаясь, впрочем, что при такой непоколебимой вере в человечество старику будет трудно понять цель его визита.
— Вот и ты, небось, пришел по хорошему делу.
— Да что говорить? Пример тебе. Как сказали дочке: «Занимай квартиру!», она, конечно, первым дел смотреть. Бабы — они ж дотошные. Поглядела — жалуется. Говорит, на кухне отопление не работает.
Трофимов уловил неладное.
— А я ей: «Что за беда, если на кухне? Газом обогреемся». Ну, она бурчать. Сам понимаешь, с мужем не повезло, пилить некого. Меня начнет, так я стерплю, смолчу. Она побурчит, душу отведет, да и вину почувствует.