Рапорт из Штутгофа
Шрифт:
— Ха-ха-ха! — Лица гестаповцев передёрнула зловещая усмешка. — Ха-ха-ха! Значит, вы не ели со вчерашнего вечера и теперь голодны. Ха-ха-ха! Так затяните же ремень потуже и двадцать раз преклоните колена. Это испытанный способ против голода, — ухмылялся один из них, в то время как другой шумно выражал ему своё одобрение. — А теперь ложитесь-ка и постарайтесь хорошенько выспаться, чтобы в Германию вы приехали отдохнувшими. Ведь там вам придётся поработать, — добавил он, после чего оба офицера под прикрытием гестаповца с автоматом поднялись обратно на палубу.
Через час в наш трюм опустили ведро тёплого «кофе». Наверное, до конца дней своих я так и не пойму, откуда вдруг
Медленно, бесконечно медленно тянется время. Мы уже вышли в открытое море. Через люки видно, как вахтенные надевают спасательные куртки. Очевидно, они разыгрывают этот спектакль специально для нас и именно в той части палубы, где их просто нельзя не увидеть. Но в этом нет необходимости, ибо мы и так знаем, что, если судно наскочит на мину, мы все пойдём ко дну. О спасении не может быть и речи. И мы даже не выставляем дежурных, так как находимся внизу, у самого киля.
Тем не менее я заставил себя как-то свыкнуться со всей этой обстановкой. Впоследствии мы часто убеждались в том, что ожидание расправы бывает ужаснее, чем сама расправа. Найти сколько-нибудь подходящее местечко для отдыха здесь было нелегко. Меня подозвал один товарищ. Он соорудил себе ложе на дне большой клети для лошадей.
— Здесь тепло, — сказал он, — а места хватит и для двоих.
Я заполз в клеть и улёгся возле него. Он оказался прав: здесь было тепло. Я лежал и думал; думал о семье, о том, что нас ожидало впереди; думал о тех, на кого падала ответственность за нашу судьбу, и о том, что нам ещё предстояло пережить; наконец я заснул и спал до тех пор, пока свет не стал снова пробиваться сквозь палубные люки.
Наступило утро, море было совершенно спокойным. Среди нас были моряки, и они говорили, что, судя по всему, мы плывём к Штеттину. Моряки оказались правы. Очень скоро «Фатерланд» подошёл к причалу Свинемюнде.
Как только судно пришвартовалось, нам приказали подняться по трапу. Когда мы, подгоняемые окриками и бранью, вышли на палубу, в глаза ударил яркий утренний свет. Мы осмотрелись. Кроме нескольких небольших военных кораблей, в порту не было ни одного судна. По причалу ходили какие-то подростки с винтовками в руках. Все гестаповцы высыпали на палубу. Они курили те самые сигареты, которые вчера отобрали у нас. Гестаповцы погнали заключённых вниз по мосткам на причал. Здесь нас построили между железнодорожными путями.
Итак, мы в Германии, в третьем рейхе.
5. В СВИНЕМЮНДЕ
В то октябрьское утро, когда нас построили на причале в Свинемюнде, мы впервые увидели, что такое зверский нацистский террор. И впервые поняли, какую всемирно-историческую трагедию переживал в эти годы еврейский народ.
Выйдя на причал, мы сразу же увидели наших девушек из Хорсерэда. По мосткам, переброшенным с кормы, спускались Ингер Рангильд, Тове и другие. Только теперь мы сообразили, что на судне вместе с нами плыли заключённые-женщины — И мне вспомнилось весьма галантное высказывание, которое молва приписывала фон Хайнекену:
— Германское государство не воюет с женщинами.
Спускаясь по мосткам, девушки улыбались и махали нам.
Однако на судне были ещё пассажиры, которым предстояло сейчас покинуть судно. Вот и они.
По мосткам, переброшенным с кормы, под совершенно невероятную ругань, крики и проклятья гестаповцы гнали ещё одну группу обездоленных. О существовании этих людей на нашем судне мы раньше и не подозревали. Это еврей.
«А что, если бы это был мой ребёнок и моя жена…»
Ведь только благодаря случайности они не попали сейчас сюда.
Первыми на причал спустились молодые евреи. Спокойно, почти автоматически они выстроились рядами, повернувшись спиной к судну. Казалось, будто они не слышат ругани и проклятий, которыми осыпают их гестаповцы. Когда все молодые евреи и дети спустились на причал, случилось то, о чём мы никогда не забудем. Впоследствии, в штутгофском аду и во время нашего марша смерти по скованным льдом дорогам Данцигского коридора и Померании, мы пережили злодейства гораздо более страшные, более чудовищные и невероятные, чем то, что произошло в тот миг на наших глазах. И всё-таки это событие настолько глубоко врезалось в память, что забыть о нём мне уже не удастся никогда.
Почему? Спросите об этом любого датчанина, который пережил Свинемюнде и Штутгоф, и вы всегда услышите один и тот же ответ:
— Потому что тогда мы были ещё людьми, людьми, которые мыслили и чувствовали, как люди, а наши нервы и рассудок реагировали на всё по-человечески. Вот почему.
Потом мы перестали реагировать на ужасы и злодейства. Может быть, к счастью для нас. А произошло следующее.
После того как молодые евреи сошли с корабля, настала очередь стариков, старух, подагриков, больных и вообще всех тех изувеченных возрастом и недугами людей, которых нацисты объявили не только виновниками войны, но и первопричиной всего зла, какое только есть на нашей грешной земле.
Молодые, раскормленные, холёные, чисто выбритые и напомаженные гестаповские офицеры форменным образом отплясывали на палубе дикарские танцы вокруг этих «подлинных виновников войны». Ударами и пинками они гнали несчастных вниз по мосткам. Старые н больные люди совсем потеряли голову и испуганно метались из стороны в сторону, не зная, что делать. Они пытались сползти вниз по очень крутым мосткам, цеплялись за верёвочные поручни, ощупывали настил ногами и палками и не двигались с места. У многих, очевидно, было плохое зрение, а очки у них гестаповцы либо сломали, либо отобрали. Для расы господ очки в золотой оправе всегда были законной военной добычей.
Два еврейских юноши лет 16–17 несколько раз взбегали по мосткам, пытаясь помочь несчастным, но они мало что могли сделать. Ругань и проклятья летели с палубы на причал через головы обезумевших от страха и совершенно беспомощных людей, которые сбились в кучу, словно стадо животных под раскатами грома. И тогда свора молодых, упитанных гестаповцев внезапно бросилась с палубы на несчастных стариков, и, нанося удары кулаками и ногами, стала сбрасывать их по мосткам вниз. Раздались вопли и стоны. Люди падали друг на друга, и скоро на причале лежала огромная груда тел.