Рапсодия гнева
Шрифт:
– Значит, ты считаешь себя великим и непогрешимым судией? – иронично сощурился Женька. – Выработал систему, как отличить Добро от Зла, теперь лепишь ее ко всему, судишь и караешь?
– Но кто-то же должен карать?
– Ты уверен? – В голосе Японца послышался явный оттенок грусти. – Мне тоже не нравятся американцы, не нравится то, что они вытворяют на наших, да и не только на наших землях. Но я не вижу, для себя лично не вижу, никакого повода вступать с ними в конфликт. Их все равно рассудит история, может, Бог, если он есть. Не знаю…
– А я не могу ждать, когда Бог удосужится вставить им хороший фитиль
– Разве они многих убили?
– Да какая разница? Убийство – это просто абстрактное понятие, такое же, как Зло, например. Насильник никого не убил, но как, по-твоему, он заслуживает смерти?
– Это разные вещи… – немного смутился Японец.
– Это одно и то же! – Фролов перешел из обороны в нападение. – Существует Зло, которое можно вполне приравнять к убийству. Ты хоть понимаешь, что значит для человека остаться без жилья? Это хуже убийства! Если человек умер, то он умер, а стать бомжом… Неизвестно, что хуже.
Женька слушал внимательно, но лицо опустил – не видно.
– Иногда мне кажется, что ты полный псих, – как-то слишком спокойно прервал он Сашу. Потом задумался на секунду и добавил: – А иногда нет. Но… Я точно знаю одно – нельзя убивать человека только за то, что он американец.
– В книжках прочел? – скривился Саша. – Я тоже читал. Мол, в каждой нации есть плохие, но хороших все равно больше. Сам-то хоть веришь?
– Так должно быть. Даже нет разницы, есть оно так или нет. Так должно быть, и именно к этому нужно стремиться.
– Чушь говоришь… – Фролов расслабился и присел ближе к свету.
Теперь его лицо не выглядело таким жестоким.
– Чушь… – коротко добавил он, словно сам себя убеждая. – Ты только посмотри на них! Многие из наших, русских, слушая мои доводы, смеялись в лицо. Мол, я вижу американцев через фильтр собственной тупости, неучености и примитивизма, мол, солдафону нечего соваться в философию и обсуждать мировой порядок. А знаешь… Может, это им не хватает моего тупого солдафонского взгляда? Они привыкли судить об американцах по собственным знакомым, а с русскими связываются далеко не самые худшие. Они судят по той пропаганде, которую сами юсовцы нам и всовывают. В конце концов, они судят по всевозможным теоретическим выкладкам всяких философов и гуманистов. И что? Американцы от этого стали умнее, милосерднее, справедливее? Они перестали соваться в чужие дела? Я не спорю, среди юсовцев тоже есть нормальные люди. Лучшие из юсовцев даже предполагали такой расклад в других нациях, отвергая общепринятую поговорку: «Хороший индеец – мертвый индеец». Я, хоть и солдафон, не забыл о существовании Линкольна и Мартина Лютера Кинга. Можешь назвать еще десяток «хороших», можешь назвать и два десятка, и три – на большее не хватит даже с большой натяжкой. Что от этого изменится? Три десятка за двести лет?
Фролов перевел дух, задумался ненадолго.
– Знаешь… – уже гораздо спокойней продолжил он. – Я бы слова не сказал, если бы они жили, как хотят, на собственной территории. Но кто им дал право втюхивать эти ценности везде, где сами сочтут нужным? Кто они? Боги?
– Значит, если бы на дорогу выехал пьяный русский, то ты бы стал убивать всех русских? – подняв глаза, спросил Женька. – Или всех пьяных? Они ведь тоже внедряют пьяную философию везде, где считают нужным.
Саша хотел было ответить, но запнулся.
– Не стал бы… – Женька решил закрепить успех. – Ты бы стал призывать к ответу этого, отдельно взятого пьяного. А еще стал бы кричать: мол, куда смотрит государство, милиция, начальник автобазы… Почему, кто допустил… Вполне возможно, ты бы даже убил этого пьяндолыгу. И знаешь, я бы тебе в этом даже помог. И если ты решил грохнуть разгильдяя американца, я тебе слова не скажу. Но я прекрасно знаю, что ты не станешь его искать. Тебе нужен не враг, а образ врага. Разве не так? Ты ищешь, на кого возложить ответственность за смерть друга, даже не сильно задумываясь над тем, что виновный и так существует. Тот самый, кто совершил зло. Не его президент, не его командир, не его нация – он сам.
– К чему ты клонишь? – нахмурился Саша.
– Да просто к тому, что в смерти твоего друга виноваты не американцы. Если бы Украина не дала им добро на вход, десантников тут бы не было. Тебе просто проще, удобнее взвалить вину на дальнего, чем искать виновного среди ближних.
– Идиот… – зло фыркнул Фролов. – Ты сам хоть понимаешь, о чем говоришь? Америкосы, они как тараканы… Влезут куда угодно. Деньгами, посулами, подачками. Не мытьем, так катаньем.
– Да? – Женька даже тихонечко улыбнулся. – Ты хочешь сказать, что два десантных корабля НАТО зашли бы в акваторию нашей базы, если бы им четко и ясно ответили «нет»? А не усрались бы?
– Денег бы дали, кредит какой-нибудь…
– Так кто урод? Американцы, которые решили купить разрешение, или наши, продавшие его?
Фролов призадумался.
– Не пойму, куда ты клонишь, – напряженно спросил он. – По-твоему получается, что наши хуже америкосов?
– А разве нет? Американцы только отстаивают собственные интересы, ничего больше, они пробуют рамки дозволенного, а мы радостно подставляем задницы за их деньги. Не стрелять надо в юсовцев, а запрещать им бесчинствовать. Вот и все. Если плюнут на запрет, то это вооруженный конфликт, а они на него никогда не пойдут. Какая бы хреновая армия у нас ни была, а огребут америкосы все равно по полной программе. Это им не Кувейт.
Японец встал, сделал пару шагов к. двери. Остановился и не оборачиваясь сказал:
– Помнишь, ты говорил о том, что даже безоружный может быть врагом. Да, я согласен. Но только тогда, когда этот безоружный делает запрещенные вещи. Если же зло, которое он творит, официально не запретить, то уродом надо считать того, кто разрешил. Это относится и к порнографии, и к «Миссии надежды», и к нарушению правил на дороге.
– Но если нашему государству на это плевать? Нам что, терпеть, утираться? – Саша разозлился и растерялся одновременно.
– Если собака в доме лезет на стол, то бить надо хозяина, а не собаку. Вот если на команду «место» она не отреагирует, тогда уже можно ее поводком по морде.
Женька скрипнул дверью и исчез в темноте, оставив Фролова в совершеннейшей беспомощности.
Время потекло медленно, уныло, словно цепляясь за растерянные мысли. Саша все же набил патронташ, но удовольствия от привычных действий не получил. Он и заснул прямо в сарае, по военной привычке прислонившись спиной к стене, так и спал, пока свет серого утра не коснулся лица.