Расчленение Кафки

Благовещенский Никита Александрович

При этом развития способности быть одному (даже если мать рядом) не происходит: ребенок постоянно ищет материнского присутствия, чтобы справиться с любыми аффектами и эмоциями, вне зависимости от того, приходят ли они из внешнего мира, социума, или являются производными от интрапсихического конфликта. Из-за собственных страхов, тревожности или желаний мать может бессознательно прививать младенцу своего рода наркотическую потребность в своем присутствии. (В некотором смысле мать и сама находится в зависимости от младенца.) Маленькому ребенку не удается сформировать интрапсихические репрезентации «хороших» внешних объектов — заботящихся родителей, которые помогают поддерживать психический гомеостаз ребенка — справляться с душевной болью, тревогой или состоянием перевозбуждения.

Отсутствие интроектов заботы о себе взрослый с неизбежностью пытается компенсировать объектами из внешнего мира. В этом отношении наркотики, алкоголь, пища etc. оказываются объектами, которые можно использовать для того, чтобы ликвидировать или смягчить психический дискомфорт; они исполняют роль матери, которую взрослый не способен сыграть для себя сам. МакДугалл пишет: «Эти наркотические объекты занимают место переходных объектов детства, которые воплощают материнское окружение и в то же время освобождают ребенка от полной зависимости от материнского присутствия» [147] . Таким образом, объекты наркотической зависимости, во-первых, играют роль лекарства от душевной боли, являются способом

самолечения; во-вторых, они в отличие от матери всегда под рукой, всегда во власти того, кто к ним прибегает; в-третьих, они являются вызовом репрезентации отцовского образа — «внутреннего отца», который не смог выполнить своих отцовских функций защиты и обеспечения безопасности и был изгнан из Супер-Эго (эта установка обычно проецируется на социум: «мне плевать, что вы обо мне думаете!»); наконец, в-четвертых, они тесно переплетаются с дериватами влечения к смерти, имеющими две формы: первая — состояние всемогущества, вторая — уступка зову смерти [148] . В частности, о влечении к смерти и алкогольной зависимости я писал в совместной с профессором Кузнецовым статье «Место Венедикта Ерофеева и его поэмы „Москва — Петушки“ в психотерапии 21-го века» [149] и в статье «По ту сторону Москвы — к Петушкам» [150] .

147

МакДугалл Дж. Тысячеликий Эрос. Психоаналитическое исследование человеческой сексуальности. СПб., 1999. С. 206.

148

МакДугалл Дж. Тысячеликий Эрос. С. 208.

149

Благовещенский Н. А., Кузнецов О. Н. Место Венедикта Ерофеева и его поэмы «Москва — Петушки» в психотерапии 21-го века // Вестник психотерапии. № 7 (12). СПб., 2000. С. 51–53.

150

Благовещенский Н. А. По ту сторону Москвы — к Петушкам: Исследование поэмы В. Ерофеева «Москва — Петушки», ее героя и автора с точки зрения различных глубинно-психологических подходов // Russian Imago (2001). СПб., 2002. С. 441–443.

Выбор объекта наркотической зависимости, как правило, далеко не случаен. Он определяется индивидуальной историей жизни человека. Выбранный объект обнаруживает попытку поиска идеального состояния, которого человек стремится достичь с помощью определенного вещества, действия или личности, — состояния экзальтации, могущества, эйфории, нирваны, оргазма, избавления от тревоги, депрессии etc. В случае компьютерной аддикции чаще всего, как показывает практика, достигается ощущение магического всемогущества, знакомое с детства, и защиты от персекуторной и сепарационной форм тревоги.

Конечно, далеко не все почитатели Масяни страдают аддикцией к компьютеру. Она характеризуется в первую очередь тем, что человек не может контролировать свое взаимодействие с компьютером. Скажем, он садится поиграть минуток десять, глядь — незаметно прошло десять часов. В результате страдают его отношения с близкими, здоровье, положение дел. Наркотическая зависимость от компьютера — это все-таки патологическое состояние, требующее психотерапии, а мы обсуждаем культурный феномен, а не психопатологию. Однако, как я отметил выше, люди, избравшие своим основным занятием общение с компьютером, чаще всего испытывают определенные затруднения во взаимодействии с миром реальным, хотя могут этого и не осознавать. В основе этих затруднений, само собой разумеется, также лежат нарушенные отношения с фигурами родителей в раннем детстве. Другое дело, что либо эти нарушения были не настолько серьезными, либо они относились по времени к более зрелому возрасту, либо в силу большей «конституциональной силы Эго» они не оказали столь пагубного воздействия, чтобы у субъекта сформировалась потребность в аддиктивном объекте. Между тем Масяня все равно осуществляет свои психотерапевтические функции — поддерживающую терапию, удовлетворяя регрессивную инфантильную потребность в переходном объекте, и восстановление самости путем трансмутирующих интернализаций в альтер эго переносе.

Смотрите мультфильмы о Масяне, регрессируйте, переживайте катарсис и лечитесь!

апрель — май 2002

Акцептуанты и психопаты — литературные герои

(По роману Андрея Белого «Петербург»)

Роман Андрея Белого «Петербург» наполнен до предела типами странными, типами болезненными. Сама атмосфера Петербурга, туманная, пропитанная болотными миазмами, окруженная миражами, рождающимися из клубящихся облаков над пронизанными ветром безграничными набережными, площадями и проспектами и укутанных испарениями гнилых закоулков дворов-колодцев, кажется, способствует появлению на свет этих типов. Они, несомненно, представляют интерес для психологического или даже психиатрического исследования, чем мы и попробуем заняться. Но всякий раз, когда мы рассматриваем большого художника, крупное литературное произведение и его героев под таким специфическим углом зрения, перед нами встает та же проблема, что и при общении с реальными пациентами, а именно проблема определения диагноза.

Персонажи талантливо написанных художественных произведений, как правило, не отнести однозначно к определенному психологическому типу, они далеко не всегда поддаются четкой классификации. Это в полной мере касается и романа Андрея Белого. Мы чувствуем, что герои Белого патологичны, что поступки их странны — они страдают сами и заставляют страдать окружающих от своей неадекватности, — но при попытке диагностировать их сразу же возникают определенные трудности. Трудности эти имеют два различных аспекта, лежат в двух плоскостях.

Первая трудность — это (если мы говорим о типах акцентуаций или психопатий) непосредственное дифференцирование по типам. Герои имеют черты, характерные для различных типов, и здесь нам не избежать субъективности, так же, впрочем, как и в реальной практике. Вторая трудность заключается в определении глубины патологии, так как четкой границы между акцентуацией, пограничным состоянием и психопатией не существует, спектр непрерывен. Если акцентуация характера, по определению А. Е. Личко, это крайний вариант нормы, при котором отдельные черты характера чрезмерно усилены, из-за чего обнаруживается селективная уязвимость в отношении определенного рода психогенных воздействий при хорошей и даже повышенной устойчивости к другим, то психопатии диагностируют на основании трех основных критериев, предложенных П. Б. Ганнушкиным: первый критерий — это нарушение адаптации вследствие выраженных патологических свойств личности; второй — тотальность психопатических особенностей; и наконец, третий — относительная стабильность психопатий и их малая обратимость [151] . Отклонения в поведении еще не дают основания причислять человека к психопатическим личностям. От акцентуированного характера психопатия отличается лежащей в ее основе неполноценностью нервной системы. Кроме того, следует отличать психопатии от неврозов, при которых личностные расстройства лишь частичны с сохраненным критическим отношением к болезни и способностью адаптироваться к окружающей среде; при психопатиях страдает вся личность, патологические черты характера определяют весь психический облик, отсутствует осознание болезни и нарушена адаптация [152] . Если подвести краткий итог, то можно сказать, что акцентуация личности — это норма, но предельно заостренная, а психопатия и невроз — патология, но при неврозе болезнь осознается, а при психопатии нет. Пограничное же состояние есть промежуточное состояние между нормой и патологией. В границах этих четырех понятий, а также двенадцати типов акцентуаций личности мы и постараемся охарактеризовать основных героев романа Андрея Белого «Петербург».

151

Личко А. Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. СПб., 2009. С. 6–7.

152

Справочник по психиатрии / Под ред. А. В. Снежневского. Л., 1982. С. 226.

Теперь, когда мы очертили рамки проблемы, обратимся к героям романа. Начнем со случая, пожалуй, наиболее очевидного: с Софьи Петровны Лихутиной. «Софья Петровна Лихутина на стенах поразвесила японские пейзажи, изображавшие вид горы Фузи-Ямы, — все до единого; в развешанных пейзажиках вовсе не было перспективы; но и в комнатках, туго набитых креслами, софами, веерами и живыми японскими хризантемами, тоже не было перспективы…» [153] , «Посетитель оранжерейки Софьи Петровны… всегда ей хвалил японские пейзажи… и наморщивши черные бровки, ангел Пери веско как-то выпаливал: „Пейзаж этот принадлежит перу Хадусаи“… ангел решительно путал как все собственные имена, так и все иностранные слова» [154] . Когда к Софье Петровне заходили музыкант или музыкальный критик, или любитель музыки, Софья Петровна «поясняла, что и сама намерена изучить мелопластику, чтоб исполнить танец полета Валькирий» [155] ; когда заходила баронесса R. R., обсуждала с ней Софья Петровна книжечку Анни Безант «Человек и его тела» («Эту книжечку ангел уже раскрывал многократно, но… и но: книжечка выпадала из рук, глазки ангела Пери смыкались стремительно» [156] ); когда влетала бурей курсистка Варвара Евграфовна, говорили они о «Манифесте» Карла Маркса, о «революции-эволюции» («ангел уважал одинаково и Варвару Евграфовну, и баронессу R. R.» [157] ). И всегда Софья Петровна увлекалась тем, что было модно, чем занимались окружающие ее и уважаемые ею люди. При этом увлечения ее и знания «ангела Пери» были исключительно поверхностными и определялись только окружением.

153

Андрей Белый. Петербург. СПб., 2004. С. 60. (Далее все цитаты из романа даются по этому изданию).

154

Там же. С. 61.

155

Там же. С. 62.

156

Там же. С. 112.

157

Там же.

Сравним это с характеристиками, которые даются конформному типу акцентуации. Основные черты этого типа: постоянная готовность подчиниться голосу большинства, шаблонность, банальность, склонность к ходячей морали, благонравие, консерватизм, то есть противоположность независимости и самостоятельности. Главное качество конформных людей, основное жизненное правило — думать «как все», поступать «как все», стараться, чтоб у них было все, «как у всех» — от одежды и домашней обстановки до мировоззрения и суждений по животрепещущим вопросам. Конформность сочетается у них с поразительной некритичностью. Все, что говорит привычное окружение, все, что идет через привычный канал информации, — это для них истина. И если через этот канал начинают поступать сведения, явно не соответствующие действительности, они по-прежнему принимают их за чистую монету. Слабым местом комформных личностей является ломка жизненного стереотипа. Все это можно сказать о Софье Петровне Лихутиной, и, думается, мы не ошибемся, отнеся Софью Петровну к числу людей с конформным типом акцентуации характера.

Обратимся теперь к следующему персонажу — сенатору Аполлону Аполлоновичу Аблеухову, отцу главного героя романа. Мы предполагаем, что в этом случае нам, чтобы соотнести сенатора с определенным диагнозом, придется выбирать из четырех возможностей: астено-невротический тип акцентуации, неврастения, вероятность развития которой при этом типе акцентуации довольно высока, тревожно-мнительный тип (он же педантичный, он же психастенический) и обсессивно-фобический невроз. Сравним характеристики, данные Аполлону Аполлоновичу в романе, и описания типов акцентуаций. «Лежащий на столе карандаш поразил внимание Аполлона Аполлоновича. Аполлон Аполлонович принял намерение: придать карандашному острию отточенность формы» [158] . Сенатор любил во всем порядок, любил строгие геометрические формы: квадраты, параллелепипеды, кубы, которыми отгораживался он от окружающего мира. Каждое утро сенатор за кофием пошучивал со своим камердинером, произнося один и тот же каламбур. «Аполлон Аполлонович только раз вошел в мелочи жизни: он однажды проделал ревизию своему инвентарю; инвентарь был регистрирован в порядке и установлена номенклатура всех полок и полочек; появились полочки под литерами: а, бе, це: а четыре стороны полочек приняли обозначение четырех сторон света [159] … в карете, Аполлон Аполлонович наслаждался подолгу без дум четырехугольными стенками, пребывая в центре черного, совершенного и атласом затянутого куба: Аполлон Аполлонович был рожден для одиночного заключения; лишь любовь к государственной планиметрии облекала его в многогранность ответственного поста [160] … Мозговая игра носителя бриллиантовых знаков отличалась странными, весьма странными, чрезвычайно странными свойствами: черепная коробка его становилась чревом мысленных образов, воплощавшихся тотчас же в этот призрачный мир» [161] . Сенатор Аблеухов боится открытых пространств, «не имел достаточно мужества, чтобы уличить сына» [162] , он не уверен в себе, пуглив, робок, защищается от жизни ритуалами, страдает навязчивостью («с неумеренной нервностью потирал свои ручки» [163] ).

158

Андрей Белый. Петербург. С. 12.

159

Там же. С. 14.

160

Там же. С. 21.

161

Там же. С. 34.

162

Там же. С. 180.

163

Там же.