Раскаленная броня. Танкисты 1941 года
Шрифт:
– Тут лес и сразу болотистая местность. Сюда немчура точно не сунется. А уже отсюда, – полковник вычертил ногтем на карте линию километров в пять-семь, – минуя эти хутора, выйдете к своим. – Богданов кольнул взглядом Игоря. – Все ясно, лейтенант Протасов?
– Да! – с готовностью кивнул Игорь, потом замялся. – То есть… не совсем.
– Что тебе непонятно? – сталью в голосе громыхнул комбриг.
– Как я понял, в случае прорыва противника мы можем отойди в заданный район… Ну а как же вы, товарищ полковник?
– Эх, лейтенант, лейтенант. Мне почти пятьдесят лет – я свое пожил. А вот вам, пацанам, нужно еще жить да жить. И так сердце кровью обливается, когда отдаю тебе приказ, лейтенант, вместе со мной удерживать высоту… Но что поделать! Нас, танкистов, после сегодняшнего боя – раз, два – и обчелся. Так что будем прикрывать!
– Слушаюсь! – козырнул лейтенант, но глаза отвел.
– Да не боись, Протасов, – с улыбкой произнес полковник. – Сегодня к ночи мне обещали КВ второй модели пригнать, ну ту, что с огромной башней, мы ее в финскую скворечником прозвали. Там калибр – 152 миллиметра. Ухнет так ухнет! Помню, ка-а-ак стрельнем в дот финнов, так он сразу в труху. – Комбриг вдруг положил руку на плечо Игорю. – И как мой дед говаривал еще в Крымскую войну – семи смертям не бывать! Так-то, лейтенант.
Игорь тоже улыбнулся, опустил голову, пряча покрасневшие щеки.
– Ну а если прорвутся и до нас все-таки доберутся… Ну что ж…
Полковник хмыкнул, бросил Игорю «погоди!», развернулся и зашагал к кабине грузовика. Там он достал свой планшет, раскрыл и начал что-то писать. Игорь глянул через плечо командиру, но ничего, кроме слова «Дорогая», разобрать не удалось. Но уже и так ясно – комбриг пишет письмо домой. Значит, и вправду будет помирать, ударила в голову тяжелая догадка.
Полковник сложил письмо треугольником, подмигнул и протянул Игорю. Лейтенант дрожащими пальцами принял письмо и спешно спрятал в планшет.
– Лучше перепрячь во внутренний карман – мало ли.
Игорь кивнул, сунул бумажный треугольник за подкладку танкового комбинезона. Брови хмурятся. Что ни говори, а тяжело на душе. Неумелая атака, разгром, горы трупов и сожженной техники. А тут еще и командир прощается, с горечью подумал Игорь.
– Да не дрейфь, мазута. Прорвемся! – полковник будто прочитал его мысли, потрепал Игорю волосы на макушке. – Лучше помоги своим бойцам окопать машину. Да не халтурьте! По самые башни зарывайтесь!
– Есть, товарищ полковник! Разрешите идти?
В голове пусто, на душе – камень. Хотелось бежать без оглядки! Внезапно начал сдавливать горло воротник комбинезона, стало трудно дышать. Игорь рванул воротник, тяжело выдохнул, по щекам скользнули слезы. В голове тут же ударило полковничье «сопли подбери, лейтенант!». Игорь спохватился, набрал в грудь побольше воздуха и уверенно шагнул вперед. В метрах ста сквозь надвигающуюся темноту проступает его родной Т-28. На башне, словно огромная рана, виднеется след от снаряда. Игорь улыбнулся, около брони бездельничают его танкисты.
Но бездельничать долго не пришлось. По команде лейтенанта все вооружились шанцевым инструментом и в надвигающемся закате исправно работали лопатами. К полуночи их Т-28, как и советовал полковник, зарылся по самые башни. Не ленился даже Рома Демин, орудовал лопатой за двоих, мрачно приговаривал: «Чем глубже окоп, тем дольше проживешь». Семен даже жаловался, что ход пулеметов в малых башнях вниз ограничен – двинешь рукоятью, дуло упирается в землю. Пришлось переднюю часть капонира слегка подкопать.
До рассвета еще часа два, ребята валятся с ног, однако никто не спит – все всматриваются в пугающую ночную даль. Вон Ромка Демин молча жует свой НЗ, Баир глазеет в долину, бегает взглядом по облитому лунным светом искореженному металлу, часто вздыхает, курит папиросу одну за одной. Игорю табак уже не идет – накурился до тошноты. Попробовал пожевать пресную галету, откусил кусок, с трудом проглотил – в горло не лезет. Остается лишь смотреть в ночь, вспоминать родную Москву, чистый зеленый дворик, грохочущую подземку-метро. Лейтенант улыбнулся, сейчас бы кваску холодного, того самого, что продает тетя Клава на углу Малой Бронной. Или ситро из продуктового на улице Коминтерна. Следом в памяти возникла хрупкая фигурка в голубом платье, белокурые волосы и зеленые глаза. Настя… Настенька…
Игорь тихонько ухмыльнулся, мотнул головой. Подумаешь – разок станцевали, что ж теперь, ее в жены брать? – ерничает про себя Протасов. Никто ведь никому ничего не обещал. Да и за войну мало ли чего может случиться…
Семен неслышно подсел к Игорю, тоже уставился на всполохи на горизонте. Причудливыми рыжими, красными росчерками, будто акварель на мокрой бумаге, они раскрашивают беспокойную ночь.
– Ты, лейтенант, меня извини, – прошелестел тихий голос Семена.
Игорь удивленно посмотрел на него, произнес:
– За что?
– А за то, что трясусь как осиновый лист при виде немцев!
– Ну, бывает… – выдохнул лейтенант и впился взглядом в горизонт. Там раздалось сразу несколько отдаленных разрывов, огненно-рыжее зарево окрасило кусочек неба. Но вскоре все стихло. – Такое у всех бывает.
– Тогда страх будто цепью повязал. Ничего не мог тогда делать – веришь, нет?
– Да верю…
– А сейчас стыдно как-то… Даже новичок этот, Серго, и то после боя держится молодцом. Пластом не валяется, не блюет со страху, как я! – Горобец тяжело вздохнул. – А о вас так я вообще молчу. Герои, стоики! Чего уж там…
Игорь оторвал взгляд от полыхающего горизонта, посмотрел в черные маслины-глаза старшего сержанта, рука по-дружески приобняла за плечо.
– Ты, Сема, зря себя коришь. Все мы… вояки те еще! Я и сам частенько дрожу, как только их увижу…
– Видел, как ты трясешься! – дрогнувшим вдруг голосом произнес Семен. – На пару с Баиром такого жару надавали, мама не горюй! – Горобец сорвал несколько травинок и раздраженно бросил пучок в темноту. – Так что сказки не рассказывай, лейтенант!
Он замолчал. Лейтенант улыбнулся, пятерней потрепал ему курчавые волосы.