Раскаленная стужа
Шрифт:
Застонал замок. Ровена обернулась. Вошла женщина с корзиной. Ростом посетительница была не выше ее, с каштановыми волосами, заплетенными в толстую косу, скрытую домотканым платком. Простая одежда зеленого и серого цветов облегала ее по-девичьи стройную фигуру. Черты лица женщины были красивы, но печаль оставила глубокий след возле рта, а взгляд зеленых глаз казался унылым и безжизненным. Прошли секунды, прежде чем Ровена, вздрогнув от изумления, узнала свою мать.
…Ей было тогда пять лет. Она прижалась к стене, испуганная, со спутанными волосами, боясь, чтобы ее не заметили и не отослали отсюда,
Филиппу, золотоволосого ребенка, холили и лелеяли. В ее детских воспоминаниях сестра всегда была одета в чистое и красивое платье и часто напевала игривую, веселую мелодию. Иногда сладкий голос матери переплетался с нежным голоском сестры, и в эти мгновения маленькая Ровена представляла, как поют ангелы на небесах.
Сколько раз она, босоногая и нечесаная, убегала из этой комнаты, видя, как мать и сестра нежно любят друг друга. Воспоминание за воспоминанием, одно мучительней другого, проносились перед ее мысленным взором…
Ровена повернулась и захлопнула створку окна. Комната погрузилась в полумрак.
– Почему ты сделала это?
Голос леди Эдит из Бенфилда был невыразительным и вялым, голос старой женщины, а не той, что разменяла свой третий десяток. Она закрыла за собой дверь, грациозно подошла к очагу и зажгла в нем огонь. Комната лишь слегка осветилась.
Руки Ровены сжались от боли в сердце.
– Тебе нечего сказать мне? Не поздороваешься? Даже не спросишь: «Как поживаешь?».
– А что тебе хотелось бы услышать? Мы обе прекрасно знаем, как и любая другая душа в доме, что ты чувствуешь.
Мать смахнула паутину с кресла у стеньг, потом села.
– Я должна наблюдать за служанками, пока они будут готовить тебя к свадьбе. На баню нет времени, но я приказала согреть воды, чтобы ты могла умыться.
Из корзины, которую она принесла с собой, леди Эдит вынула рукоделие и сняла с него воображаемую пушинку. Она спокойно вонзила иглу в льняное полотно, натянутое на деревянную рамку.
Наблюдая за тем, как летала игла в руках матери, Ровену стал охватывать гнев.
– Я внезапно вспомнила все, что так старалась забыть. Для меня в твоем сердце никогда не было места. Пожалуйста, извини меня, но прошло четырнадцать лет.
– Оставь меня в покое, Ровена, – слова были короткими и отрывистыми.
– Оставить тебя в покое? Я сама хочу этого больше всего, но, кажется, я здесь, как в ловушке. Шла бы ты сама отсюда. – В ее тоне отчетливо слышался сарказм.
Леди Эдит бросила на дочь выразительный взгляд.
– А я думала, что монашки научат тебя сдерживать свое упрямство и дерзкий язык. Только что прибыл лорд Грэстан, и твоему отцу осталось напоследок обсудить с ним несколько деталей. Я потому здесь, что меня прислали сюда.
– Благодарение небесам, – огрызнулась Ровена. – Я уж начала волноваться, как бы ты и в самом деле не собралась провести со мной время.
– Ты бесишься, точно избалованный ребенок. – Леди Бенфилд сделала еще один стежок.
– Ну, это как раз не про меня. Можно доказать все, что угодно, кроме этого, тем, каким бесстыдным образом меня выдают замуж. – Ровена стала загибать пальцы по пунктам, пока говорила. – Без предупреждения меня оторвали от жизни, которую я любила –
Она устремила взгляд на свою мать, которая отвела глаза в сторону.
– Вижу, что угадала. Ну, что же, я всегда знала, что любимица – не я.
– Ты закончила? – Эдит подняла свои каштановые брови.
– Ты, должно быть, окаменела до сердцевины. Скажите мне, мадам, неужели в вас нет ни капли любви к младшей дочери?
Женщина холодно созерцала Ровену некоторое время. Потом снова вернулась к своей работе. Девушка увидела, что пальцы матери так сильно дрожат, что не в состоянии ухватить уголку.
– Ты не мой ребенок, – наконец сказала она дрожащим голосом, – ты отродье своего отца. Вы двое похожи друг на друга, как характером, так и внешностью. Теперь еще ты требуешь от меня того, что тебе не принадлежит.
Ровена отмахнулась от ее слов нетерпеливой рукой.
– Тогда назови это простым любопытством, мама. Ты презрительно оттолкнула меня. Я узнаю, почему.
– Узнаешь, – прошипела леди Эдит и отшвырнула прочь рукоделие.
Деревянные пяльцы раскололись и упали на пол. Безжалостный пинок отбросил льняную ткань через комнату, спутанное вышивание и деревянные щепки легли рядом с единственным сундуком в комнате.
– Узнаешь! – повторила леди Эдит гневным шепотом. – Сегодня ты и твой родитель победили. Думаешь, ты однажды явишься сюда и услышишь «миледи, миледи» из моих уст? Не рассчитывай на это, потому что я еще доведу тебя до нищеты. Ты не получишь ни гроша из того, принадлежит мне и будет принадлежать Филиппе после меня.
– Как страшно я должна была тебя обидеть до того, как мне исполнилось семь лет, чтобы вызвать такую злобу? – Ровена опустилась в кресло, которое освободила ее мать, и положила голову на руки.
– Почему ты ненавидишь меня, а не Филиппу, если она незаконный ребенок, как говорит отец.
Ее голос был спокойным, но внутри росла холодная пустота. Мать прищурившись смотрела на нее.
– Если он думает, что люди поверят его словам теперь, когда прошло столько лет, он ошибается. Я назову это подлой ложью. Да, я назову весь ваш брачный контракт ложью, придуманной твоим отцом, чтобы не дать мне возможности вернуть Филиппе состояние, которое украл у меня мой отец. Мой отец, – продолжила она, лицо исказилось злобой, – да гниет душа его в аду, смотрел, как я выхожу замуж за Оуфа Бенфилдского, чтобы унизить меня после смерти матери. Меня, – рассмеялась она, все еще не веря несмотря на прошедшие годы, – которую когда-то предназначали в жены не ниже, чем герцогу! Но мой отец не предвидел того, что переживет всех своих сыновей и дети его дочери станут единственными наследниками. А теперь твой родитель грязно называет мое возлюбленное чадо ублюдком, чтобы оставить ее с теми жалкими полями, которые она взяла, когда выходила замуж.