Раскаявшийся муж
Шрифт:
— Прости, но я не понимаю. — Она покачала головой.
— Я не очень хорошо могу объяснить это. — Брайс прочистил горло. — Ты помнишь наш разговор в тот вечер, когда мы вернулись из океанариума?
Она кивнула и увидела, как Брайс с трудом сглотнул, прежде чем расправить плечи, словно готовясь к битве. Он, казалось, не мог встретиться с ней взглядом и, не отрываясь, смотрел на стену позади.
— Ты спросила, какое у меня первое воспоминание из детства. Тот случай с часами, о котором я рассказал… Отец причинял мне боль и до этого, но то воспоминание самое четкое. И я, конечно, помню каждый проклятый раз, когда это происходило вновь.
Брайс все еще не смотрел на нее и продолжал говорить ужасающим мертвым голосом. Бронвин была в шоке. Подсознательно она ожидала услышать нечто подобное, но теперь, не могла поверить.
— После рождения
— Но я думала, что ваша семья богата, — ошеломленно пробормотала Бронвин, но Брайс не заметил. Она помахала, чтобы привлечь его внимание и повторила.
— Насилие в семье бывает не только у бедных. У матери были средства, чтобы забрать нас и уехать, но отец ее полностью подавил и запугал. Иногда, вспоминая детство, я ненавижу маму даже больше, чем отца. Она позволила ему причинить боль мне, причинить боль ей, и если бы не я, она позволила бы ему также причинить боль Рику. Это я не могу ей простить. Отец делал из нас образцовую семью кулаками. Он бил нас, заставляя подчиняться, бил за любую провинность или за то, что считал таковым. Но никогда и пальцем не тронул моего брата! — Голос Брайса задрожал от ярости. — Я был довольно крупным ребенком, и единственный раз я столкнулся с ним как раз перед его смертью. Он пошел за Риком, но я встал перед ним, лицом к лицу, и он отступил.
Бронвин представила испуганного мальчика, храбро противостоящего чудовищу в человеческом обличии, и до боли сжала кулаки, чтобы не закричать от этой страшной картины.
— После этого он избил меня только один раз, а потом погиб в ужасной аварии на яхте. Боже, я ненавидел его, и эта ненависть разрушала меня. Отец умер, но память об избиениях и словесных оскорбления осталась со мной и ела изнутри. Моя мать боялась собственной тени и была неспособна любить нас. Рик… Я был его старшим братом, он обязан был любить меня. Никто никогда не любил меня просто так… до тебя. Но я так и не поверил в твою любовь до конца. Я был убежден, что твои чувства изменяться, если узнаешь о том, как я позволил отцу бить меня, о том, каким я был трусом. Как бы ты смогла уважать меня, если бы узнала, как я уползал от него, как умолял его остановится, как не раз обмочился от страха и боли… — Голос Брайса сорвался на последних словах.
Бронвин видела, как исказилось его лицо, когда он пытался совладать с эмоциями, и, не утирая льющихся по щекам слез, потянулась к нему.
Брайс отпрянул и встал, чтобы подойти к окну. Он не хотел, чтобы она прикасалась к нему. Не хотел, чтобы она жалела одинокого, обиженного ребенка, которым он был, и эмоционально отстраненного и психологически травмированного мужчину, которым он стал.
— Я чувствовал, что не заслуживаю тебя, — сказал он, стоя к ней спиной. — Но, как я уже говорил, я просто не мог держаться от тебя подальше. Я продолжал давать обещания самому себе, но только для того, чтобы нарушить их и провести еще немного время с тобой. Когда я сделал тебе предложение, то думал, что смогу сохранить твою любовь и не причиню боли. Боже, каким жалким я был!
Он принялся расхаживать перед окном, как лев в клетке, сжимая руки в карманах сшитых на заказ брюк.
— В ту ночь, когда ты сказала, что беременна… — Брайс поморщился, словно это воспоминание причиняло ему боль, затравленно поглядел на Бронвин и снова отвернулся. — Я словно сошел с ума. Я запаниковал. Я не мог быть отцом, не с моей наследственностью. Что, если я ударю нашего ребенка, что, если я начну бить тебя? Моя мать говорила, что отец никогда не прикасался к ней до моего рождения. По ее словам — я стал катализатором всего этого насилия. Что, если бы я был
Бронвин снова зажала рот, пытаясь заглушить рыдания, но слезы удержать не могла. Ей хотелось подойти к Брайсу, но знала, что он не позволит, пока не выговорится до конца. Его эмоциональная рана была вскрыта, но гной, который так долго копился внутри, должен был истечь, прежде чем начнется заживление.
— Я как раз собрался рассказать тебе все, — продолжал Брайс тем же отрывистым тоном, который характеризовал весь его монолог. Он метался между прошлым и настоящим и просто излагал мысли, когда они приходили ему в голову. — Но вдруг услышал, как завелась твоя машина. Я запаниковал, что ты можешь пострадать, бросился за тобой и попал в аварию. Мне показалось, что я видел тебя там. Видимо, подсознательно я сделал тебя предательницей, потому что это дало повод ненавидеть тебя. Мне нужно было это оправдание, потому что, зная, что я виноват и в твоем уходе, и в своей глухоте, я бы просто сошел с ума. Однако я никогда не переставал искать тебя. Не только для того, чтобы узнать о ребенке, но и чтобы убедиться, что вы оба в порядке. Мне было так стыдно за свое поведение, что я даже скрыл твою беременность от Рика и Пьера. То, что я сделал, было совершенно непростительно, и Пьер и Рик без колебаний дали бы мне это понять. — Брайс посмотрел на нее и поморщился, увидев слезы. Он отошел от окна, опустился на колени прямо перед креслом и положил руки на подлокотники, как бы запирая Бронвин, но она не чувствовала себя в ловушке. Отнюдь. Она чувствовала себя… освобожденной.
— Я был таким дураком, Брон. — Очень тихо произнес Брайс. — Я поселил тебя в этом аду вместе со мной и разрушил твою жизнь.
— Ты не разрушил мою жизнь, — запротестовала Бронвин, но он покачал головой, не веря ей.
— Говорить, что я слишком сильно любил тебя и поэтому все разрушил — чистое безумие, но я чувствую, что так и произошло. Я отравляю все вокруг. Я всегда это знал, и даже мысль о том, чтобы начать все сначала с тобой… — Он горько рассмеялся. — Я эгоистичный идиот.
— Ты любишь меня? — тихо спросила Бронвин.
Брайс моргнул.
— Что?
— Ты только что сказал, что любил меня в прошедшем времени, поэтому я спрашиваю: ты все еще любишь меня?
— Глупый вопрос, — проворчал Брайс.
— Это правильный вопрос, — отмахнулась она.
— Конечно, я люблю тебя, — почти выкрикнул он. — Дело не в том, что я тебя не люблю.
— Именно в этом, — прервала она его, махнув рукой. — Ты никогда не говорил, что любишь меня. Ни разу.
— Честно говоря, когда мы поженились, я и сам не знал, что люблю тебя. Я же говорил, что раньше никто не любил меня без причины. Я, черт возьми, не знал, что такое любовь! — На последних трех словах он повысил голос, но она лишь подняла брови.
— А теперь знаешь?
— Да, — прошептал он.
— Ну и..?
— Это… — Брайс запнулся и помолчал, прежде чем глубоко вдохнуть и продолжить: — Любовь — это тихие обеды, когда мало, о чем говорят. Это солнечные дни на пляже. Это видеть любовь в твоих глазах, когда ты смотришь, как спит наш ребенок. Это смотреть, как солнце восходит в твоей улыбке и садится в твоих слезах. Это удовольствие видеть, как ты ешь, спишь, учишься и играешь. Это маленькие, повседневные вещи, на которые никогда не устаешь смотреть: например, как ты заправляешь одну и ту же упрямую прядь волос за ухо двадцать раз в день. И это необыкновенные, изменяющие жизнь вещи, такие как видеть твою улыбку и мои глаза на лице нашей прекрасной маленькой девочки. Это знание того, что даже если ты отвернешься от меня навсегда, я уже стал лучше лишь потому, что ты была в моей жизни.