Раскаявшийся
Шрифт:
Внезапно я почувствовал, как она запускает руку мне под одеяло. Наши пальцы сплелись, и началась старинная игра поглаживаний и ласк. После того как она сделала первый шаг, я осмелел. Моя ладонь скользнула по ее коленям, тем самым, что секундой раньше обещали все радости мира. Нет смысла говорить, что она не сопротивлялась. И в то же самое время я знал, что этой ночью на моем месте мог быть любой. Эта девушка исповедовала теорию, сообразно которой не следовало упускать никаких возможностей, или, по еврейской поговорке, «если на пользу, то хоть от казака».
Я уничтожил и растоптал не только свое мнимое раскаяние, не только новый образ жизни и все важнейшие решения, но и свою мужскую гордость. Я ласкал женщину, которая предлагала себя первому встречному. Когда я мял ее одежду, то с насмешливой жалостью думал о Билле, который ждал в
Таков был ход моих мыслей, но делал я нечто совсем иное. Скажу вам честно: согрешить в самолете очень сложно. Мимо постоянно проходят другие пассажиры, не спят стюардессы, свет хотя и слабый, но все же горит. Я чувствовал не только желание, но и отвращение. Современная женщина, как это ни странно, хотя и готова к любым приключениям, но при этом одевается таким образом, что приходится прикладывать огромные усилия, чтобы добраться до заветного места. Желание казаться изящной сильнее тяги ко греху. Мы долго возились подобным образом, и в то же время мы оба боялись, что кто-нибудь заметит, чем мы занимаемся, и устроит скандал. Дух зла, или сатана, по-видимому, решил доказать Небесам, что мои покаяния и обещания были ложью, вот только удовлетворение моих желаний в его планы не входило. Так бывает всегда со всеми страстями. Самое важное в них — предвкушение. И в сексе, и в ограблении, и в убийстве, и в жажде мести, и в стремлении к славе — всюду одно и то же. Результаты всегда разочаровывают. Но вам ли этого не знать.
Уже поздно, и, пожалуй, я не успею рассказать вам всю историю сегодня, но кое-что еще скажу.
После того как мы поняли, что ничего у нас не получится, мы сидели, как две наказанные собаки, стесняясь взглянуть друг на друга. По крайней мере, так чувствовал себя я. В самолете началось какое-то движение. Наступал день. Солнце поднималось из-за моря, сияющее и умытое. На фоне его величия я чувствовал собственную незначительность. Оно озаряло планеты, побуждало злаки расти, давало жизнь бесчисленным тварям, делая это с чистотой и божественным спокойствием, в то время как я пытался получить сомнительное удовольствие и потерпел в этом крах. Мое путешествие утратило всякий смысл, как и все, к чему я прикасался.
В Риме я решил купить обратный билет до Нью-Йорка. Раз я не смог стать евреем, значит, должен превратиться в язычника. Раз не мог жить в чистоте, значит, должен еще глубже погрузиться в грязь. Внезапно мимо прошел какой-то мужчина. У него были окладистая борода, пейсы, на голове широкополая шляпа, под пальто традиционная одежда с кистями. Моя соседка взглянула на него и усмехнулась. В ее взгляде сквозило недоумение и презрение. Именно тогда я понял, что без пейсов и традиционной одежды нельзя стать настоящим евреем. Солдат, служащий императору, носит мундир — то же относится к солдату, который служит Всемогущему. Если бы я носил такую одежду сегодняшней ночью, то не поддался бы искушению. То, как человек одевается, выражает его образ мыслей, его обязательства перед Небесами. Такова уж природа человека, что он скорее испытает стыд перед приятелем, чем перед Богом. Если он ясно не покажет всему миру, кто он и во что верит, то окажется открытым для греха, сопротивляться которому просто не сможет.
9
В Риме нам предстояло почти три часа ждать самолета в Израиль. Моя новая подруга не пожелала сидеть в аэропорту и исчезла. Я видел, как какой-то молодой человек предложил ей прокатиться по городу. Он обещал вовремя привезти ее обратно. Подобные люди быстро заводят знакомства. Я же устроился в зале ожидания. Я давно не ел — во-первых, пища в самолете была трефной, а во-вторых, у них не было ничего для вегетарианцев, — но голода все равно не чувствовал. Я рассматривал толпу, читал объявления на английском и итальянском. Вокруг все время ходили люди, одни летели в Нью-Йорк, другие в Париж, третьи в Лондон или Афины. У всех во взгляде было одно и то же: растерянность, покорность перед лицом неизбежного, все те же вопросы: зачем я это делаю? Чего хочу? Что меня ждет?
Рядом со мною стоял человек, чей багаж потеряли во время перелета, он громко возмущался. Служащие его даже не слушали и просто отсылали от одного к другому. Проблемы и неудачи отторгались этой системой, созданной для того, чтобы действовать с четкостью часового механизма.
Какой-то
Я прислушался к их разговору. Они говорили о каком-то раввине и обсуждали некий изучаемый ими предмет. Их идиш был похож на тот, что я слышал в доме старого нью-йоркского рабби.
Как они стали такими? Как эти юноши решились на то, на что я в свои годы, после стольких испытаний и разочарований, все еще решиться не могу? Неужели они неподвластны соблазнам? Они родились праведниками? Я хотел было заговорить с кем-нибудь из них, но все они внимательно слушали мужчину, который, очевидно, был главой иешивы. Он держал в руках какую-то книгу и постоянно заглядывал в нее, словно каждое мгновение, проведенное вдали от написанного там, было ему неприятно. Без сомнения, и Тора, и добрые дела стали для этого человека и для его учеников не просто долгом или суровой обязанностью — их служение было радостным, восторженным. Какая-то общая страсть жила в их глазах: жажда черпать из Торы, желание служить Всемогущему, выполнять все Его заповеди и принимать на себя еще больше ограничений, чтобы не оставлять дьяволу никаких шансов до них добраться.
Да, ограничения служат своеобразным барьером. Если у кого-то есть сокровище и этот кто-то не хочет потерять его, он спрячет его туда, где до него не доберутся грабители. Если он решит, что одного замка недостаточно, он повесит два. Если вдруг заподозрит, что кто-то хочет сделать подкоп под стены его дома, то выставит стражу. Думая об ограничениях, я вспоминаю всех тех, кто интересуется современной литературой, театром, музыкой, модой, женщинами и прочими мирскими страстями. Я где-то читал, что Флобер никогда не использовал дважды одно и то же слово в одной главе. Есть такие богатые и элегантные женщины, которые не надевают два раза одно платье. Да, светский мир тоже полон ограничений (возможно, мне следует извиниться за такое сравнение). Все эти люди тратят тысячи долларов и приносят себя в жертву собственному педантизму. Но стоит им встретить религиозного еврея, как они тут же начинают спрашивать: «Где в Торе сказано, что ты не должен брить бороду? А где говорится, что надо носить лапсердак?» Они забывают или заставляют себя забыть, что начать брить бороду или носить современное платье — значит пойти на компромисс со светским миром и начать подражать гоям. Тора говорит: «По делам земли Египетской не поступайте... и по установлениям их не ходите». Согласно Гемаре, нельзя даже шнурки для ботинок завязывать так, как это делают идолопоклонники. Если вы не соблюдаете эти ограничения, то открываете двери злу. Как язычники непостоянны в своих причудах, так и истинный еврей должен неустанно принимать на себя новые ограничения.
Светские евреи часто спрашивают: «Откуда вы знаете, что Иаков или Моисей носили в субботу шелковый лапсердак?» И я всегда отвечаю на это: «Моисей никогда не подражал язычникам своего времени, и мы должны поступать точно так же». Если вдруг случится, что идолопоклонники начнут носить шелковые лапсердаки, набожные евреи тут же должны переодеться в обычные пиджаки!
Чтобы понять это, мне пришлось потратить очень много времени, но началось все тем утром, в римском аэропорту.
Я поднялся на борт самолета. Мне удалось сесть на новое место, рядом с какой-то пожилой дамой, летевшей в Грецию. Когда мне понадобилось выйти в туалет, я заметил Присциллу. Она была увлечена беседой с тем молодым человеком, что увивался вокруг нее в аэропорту. Она была так занята разговором, что даже не заметила меня. Очевидно, девушка уже забыла о моем существовании и была всецело поглощена новым знакомым. Если бы в салоне было темно и если бы они накрылись одеялами, Присцилла попыталась бы добиться от него того, чего ей не удалось добиться от меня. Такова суть современных женщин. Не все готовы зайти столь далеко, но философия у них одинаковая: бери от жизни все, пока есть возможность.