Расклад рун
Шрифт:
Научная репутация Вирджинии так и не восстановилась полностью после названной неудачи с книгой, и, несмотря на более свободную и современную атмосферу, царящую в Лонгхорне, где ее поощряли на смелые исследования с прорывом в настоящую теоретическую концептуальность, она, как совершенно справедливо заметил Ле Фаню, себя работой особенно не утруждала. Перед Вирджинией замаячила реальная опасность жизненного фиаско, перспектива закончить жизнь «училкой» в какой-нибудь задрипанной школе.
– Вам необходимо опубликовать по крайней мере еще одну работу до конца учебного года, – был вердикт Ле Фаню в ресторане на берегу реки, – в противном
Тем же вечером Вирджиния села за ноутбук и открыла главу из своей новой книги о францисканской миссии на Рапануи – острове Пасхи. Несмотря на прохладной прием первой книги, Вирджиния, работая над второй, не утратила научной смелости и начала с ниспровержения преобладающей точки зрения на характер вхождения европейской культуры в культуру Океании. Она едко раскритиковала старинные мифы о якобы доступности полинезиек, о том, что они почитали белых мужчин как богов и что конец жителей Рапануи был печален, так как они съели друг друга.
Вирджиния провела практически всю ночь за работой, сокращая главу, делая ее более удобочитаемой, подчеркнув и выделив основные идеи, в общем, сотворив из нее отдельное самостоятельное произведение. Когда неоновые огни на уступах небоскребов Ламара погасли и первые лучи солнца начали пробиваться сквозь жалюзи окон гостиной, она распечатала свою работу, потом обхватила голову руками и зарыдала, ибо знала, что единственный шанс опубликоваться до срока, назначенного заведующим кафедрой, зависит от благоволения Виктора Кар-свелла.
На факультете, состоявшем в примерно равной степени из уже неплохо устроенных в жизни и от того давно впавших в профессиональную меланхолию белых мужчин среднего возраста и из гораздо более разношерстной компании энергичных и амбициозных молодых преподавателей, Карсвелл занимал особое место. Он одновременно являлся обладателем самого громкого имени на факультете и тем, чья звезда уже закатилась дальше и ниже всех. В течение двадцати лет он был профессором в университете из «Лиги плюща», ведущим преподавателем исторического факультета университета в Провиденсе. Карсвелл считался одним из главных специалистов по проблемам истории исследования Океании европейцами, чуть ли не новым Биглхоулом. Он также был известен своей исключительной амбициозностью. Когда-то он чуть было не стал заведующим той кафедрой, на которой работал в Провиденсе. Каким-то загадочным образом в уточенной и крайне напряженной атмосфере университетской жизни «Лиги плюща» соперники Карсвелла, отличавшиеся не меньшим самолюбием, амбициями и жесткостью характера, вдруг начинали отступать в столкновениях с ним, без причины складывали оружие и в конце концов оказывались на научной обочине, а Карсвелл как ни в чем не бывало спокойно продвигался к вершинам.
И вот тут-то разразился скандал. В Провиденсе, правда, сумели его замять, однако все равно повсюду ходили слухи о какой-то запутанной истории с рукописью, плагиате и о самоубийстве одного из аспирантов Карсвелла. Карсвелл неожиданно для себя был вынужден искать работу, и теперь на его услуги могли рассчитывать такие вузы, которые раньше и мечтать не осмеливались об ученом подобного масштаба. Университет в Лонгхорне был счастлив включить его в свой штат, хотя, надо сказать, Карсвелл взаимностью не отвечал.
При том, что большинство его техасских коллег успели смириться с уютным изгнанием в полупровинциальном окружении, Карсвелл ни на минуту не забывал, что судьба занесла
Многим, не связанным с академическими кругами – к примеру, матери Вирджинии, – Карсвелл мог бы показаться идеальным наставником для девушки. Но уже в Провиденсе, незадолго до того, как обстоятельства вынудили его покинуть благословенный северо-восток, Карсвелл, вероятно, чувствуя, как дышит ему в затылок ретивая молодежь, решил оставить исследования своего главного предмета – прихода европейцев в Океанию – и заняться значительно менее изученной темой: феноменом оккультного в современной Европе. Сказочная щедрость, проявленная к Карсвеллу руководством университета Лонгхорна, славившегося своим умением на нефтяные доллары оптом закупать нобелевских лауреатов, позволила ему собрать за счет университета обширную коллекцию старинных книг и редких манускриптов по магии, ведовству, алхимии, принадлежащих перу современников Бруно, Фичино и Джона Ди.
Сразу же получив в университете все возможные привилегии, Карсвелл мало утруждал себя преподаванием и практически ничего не публиковал. И, конечно же, старался не общаться с молодыми преподавателями факультета. Еще менее привлекательной кандидатурой для общения делал его тот факт, что, как предполагала Вирджиния, Карсвелл скорее всего входил в число той анонимной «Старой гвардии», которая своими критическими рецензиями попыталась подставить подножку ее первой книге. И потому она всячески старалась его избегать.
Первая встреча и беседа Вирджинии с Касрвеллом была почти столь же жуткой, как и последняя, хотя она и пришла, как ей казалось, во всеоружии. Предупрежденная некой опытной коллегой Вирджиния, собираясь на аудиенцию к Карсвеллу, попыталась вернуть себе старый средне-западный облик – надела толстый свитер и юбку чуть ли не до пят.
Увидев Вирджинию, Карсвелл оглядел ее с ног до головы сквозь стекла своего знаменитого пенсне и произнес:
– Я уже некоторое время наблюдаю за вами, моя дорогая, – чем страшно ее удивил.
Затем с улыбкой, от которой Вирджинию пробрала дрожь, он предложил ей сесть. Губы Карсвелла довольно подергивались, когда он наблюдал за тем, как она нервно оглядывается по сторонам в поисках второго стула. Вирджиния не сразу разглядела низенький табурет и медленно опустилась на него; сердце еe при этом провалилось еще ниже, ушло, как говорится, в пятки.
– Ну-с, чем я могу вам служить, профессор? – спросил Карсвелл, а Вирджиния, сжимая руки на коленях, думала: ох и придется же мне когда-нибудь об этом страшно пожалеть!