Расколотая цивилизация

Иноземцев В. Л.

Весь 1998 год был насыщен в Японии относительно малоэффективными попытками реформировать финансовые институты и систему государственного управления. Новый кабинет К.Обучи провозгласил отказ от наиболее одиозных мер, использовавшихся ранее, однако приходится констатировать, что ничего качественно нового до сего дня не предложено. Япония по-прежнему демонстрирует приверженность однажды выбранной индустриальной модели. Наблюдатели отмечают, что страна переживает болезненное ощущение утраты собственного величия и своей исторической роли в Азии. По-прежнему высоко ценится лояльность работников компании к руководству -- качество, культивирующееся как высшая ценность на протяжении десятилетий. Но, как было показано выше, современный общественный и хозяйственный прогресс базируется на органичной приверженности личностей самореализации и на развитии наукоемких отраслей производства, в которых реализуется национальный потенциал. Сможет ли Япония отвечать этим условиям в XXI веке? От этого прежде всего зависит, сохранит ли она нынешний статус полноправного члена сообщества великих держав.

[135] - См.: Krugman P. The Return of Depression Economics. N.Y.-L., 1999. P. 75.

[136] - См.: Godement F. The Downsizing of Asia. L.-N.Y., 1999. P. 171.

* * *

История индустриального прорыва, предпринятого Японией в 50-е -- 90-е годы, дает возможность составить ясное представление о потенциале "догоняющего" развития как в целом, так и применительно к конкретным странам, попытайся они следовать японскому примеру.

Во-первых, анализ японского опыта дает основание полагать, что быстрый хозяйственный прогресс индустриального типа не является достаточным условием

становления саморегулирующейся системы, в которой вызревают и получают широкое распространение постматериалистические ценности. В этой связи вспоминается известный вывод Р. Инглегарта о том, что люди, начавшие свою жизнь с борьбы за экономический успех, не меняют до конца своих дней усвоенную ими материалистическую мотивацию; по-видимому, так же и в стране, определившей своей целью достижение максимально возможного уровня индустриального развития, общественное сознание не вырабатывает стремления преодолеть избранный тип ориентации и целей. Японская же хозяйственная модель сформировалась, кроме того, в условиях, когда индустриальный рост обеспечивался за счет относительного недопотребления собственного населения; таким образом, отсутствовала необходимая обратная связь повышающегося материального благосостояния с меняющимися ценностными предпочтениями, абсолютно необходимая для становления системы мотивов деятельности, свойственных постэкономическому обществу. Японская модель "догоняющего" индустриального развития была способна лишь к самовоспроизводству в расширенном масштабе и не предполагала перехода общества к более высокому и совершенному состоянию. Последовательно реализуя эту модель, Япония стала в конце 80-х годов самой мощной индустриальной державой мира, однако оказалась таковой в тот период, когда индустриальный тип общества становился достоянием истории и уже перестал быть целью общественного прогресса.

Во-вторых, искусственно стимулируемое "догоняющее" развитие, и мы неоднократно отмечали это как во введении к данной части книги, так и на протяжении всей этой главы, неизбежно требует инвестиционной накачки экономики. Такая система не может возникнуть в ходе индустриализации как таковой (в государствах, развивавшихся естественным образом, данный процесс занял десятки, если не сотни, лет, хотя при этом всегда активно подталкивался политическими и военными потребностями общества); поэтому правительство вынуждено изыскивать возможности для капиталовложений, превышающих те суммы, которые могут быть реинвестированы при норме накопления, сложившейся в развитом мире. Основным источником необходимых для этого средств является, как правило, собственное население; так как "догоняющее" развитие по определению начинается с низкого стартового уровня, то сравнительно легко обеспечить рост доходов граждан более низкими темпами, нежели прогресс иных экономических показателей. В японском случае именно этот фактор стал первым из двух источников сверхнакоплений. Вторым оказались поступления от экспорта, поскольку, как мы уже отмечали, в 70-е и 80-е годы в мировом масштабе сложилась исключительно благоприятная ситуация для экспорта промышленных товаров массового производства; даже будучи произведены в стране с относительно дорогой рабочей силой, они оставались конкурентоспособными благодаря качеству и дешевым технологиям. Удачное сочетание этих факторов и обеспечило экономический бум; более того, в отличие от других азиатских стран, к рассмотрению хозяйственной практики которых мы переходим в следующей главе, японская модель фактически не предполагала масштабных внешних заимствований, а страна оставалась крупнейшим в мире (но при этом далеко не самым эффективным) инвестором.

В-третьих, опыт Японии показал, что сегодня в мировой экономике не может доминировать страна, которая не является мощным источником технологических нововведений и не имеет положительного сальдо в торговле с остальным миром патентами и изобретениями. Японская промышленность сформировалась в условиях, когда доступ к технологиям объективно был легким и дополнительно облегчался посредством политики, проводившейся Министерством внешней торговли и промышленности. Не в последнюю очередь именно этим объясняется явное пренебрежение японцев проблемами образования и научных исследований. Образование поддерживалось на высоком уровне, но оставалось унифицированным, НИОКР занимали сравнительно небольшое место, в целом же культивируемые в обществе ценности и традиции препятствовали проявлению того индивидуализма, который только и может принести научные, технологические и хозяйственные достижения, адекватные потребностям наступающего столетия. Между тем, когда во второй половине 80-х, а особенно в 90-е годы, главным источником добавленной стоимости в развитых экономиках стали информация и знания, радикально изменилась общая композиция издержек производства, и экспорт научных разработок и технологий стал гораздо более выгодным, нежели торговля потребительскими товарами и иными продуктами массового производства. В этих условиях японским производителям оказалось нечего предложить не столько массовому потребителю в Азии и Америке, сколько представителям того класса интеллектуалов, которые как раз и будут определять и спрос, и предложение на рынках XXI века. В-четвертых, и эта проблема представляется в современных условиях, пожалуй, наиболее принципиальной, итоги японского рывка в будущее с новой силой поставили вопрос: может ли сейчас или в более отдаленной перспективе какая-либо нация за пределами Западной Европы и США применить принципы организации западного общества для обеспечения собственного развития? С нашей точки зрения, ответ должен быть отрицательным, причем по нескольким фундаментальным причинам. Первая заключается в уже существующем хозяйственном и, что более существенно, научном и интеллектуальном разрыве, который образовался за последние полвека. Сосредоточив у себя лучших ученых, располагая максимальным научным потенциалом, США и Западная Европа не утратят теперь своего лидерства не только потому, что имеют большие финансовые возможности для поддержания приоритета. Научное сообщество по самой своей природе устроено так, что его представители стремятся быть в возможно более тесном взаимодействии. Сколь привлекательные материальные условия ни создавали бы развивающиеся по "догоняющему" пути страны для собственных научных кадров, они будут по-прежнему оседать в США и западноевропейских странах, лишь увеличивая уже наличествующий разрыв между двумя мирами. Вторая причина состоит в принципиально различном менталитете общества развитых и развивающихся стран. В данном случае мы не имеем в виду протестантскую или конфуцианскую этику, распространенность православных или буддистских традиций; гораздо важнее то, что страна, вставшая на путь "догоняющего" развития, вольно или невольно воспитывает в своем народе стремление к определенным жертвам во имя будущего. Подобный тип развития, проповедуемый не в качестве временного напряжения (война, рецессия и т.д.), а закладываемый в качестве мироощущения на несколько десятилетий, делает достижение поставленной цели условием самоуважения нации. Но вследствие ее недостижимости неизбежные разочарования воплощаются в укрепляющемся комплексе неполноценности, который разделяет народы в гораздо большей степени, чем хозяйственное процветание или военное могущество. Поэтому наибольшее распространение постэкономических ценностей наблюдается в странах, либо эволюционным путем выдвинувшихся на лидирующие позиции в мире (в первую очередь США), либо столь же естественно развившихся на основе собственных традиций без претензий на исключительность (скандинавские страны, Швейцария, отчасти Италия и Франция). Третьим фактором, обусловливающим невозможность успешной реализации "догоняющей" стратегии, является то, что таковая неизбежно должна начинаться с развития индустриального типа производства в условиях ограниченного внутреннего потребления. Отсюда следует, что как главным источником технологий, так и основным рынком сбыта готовой продукции объективно могут быть только развитые страны. Но они, как показывает практика, будут играть обе эти роли только в той степени, в какой это не противоречит задачам их собственного развития. Вот почему при любых достижениях, которые могут ожидать различные страны мира на пути "догоняющего" развития, ключ к успеху всегда будет находиться вне их контроля; "догоняющее" развитие позволяет, безусловно, повысить качество жизни населения той или иной выбравшей эту модель

страны, но не может вывести ее на уровень развитых государств. Всем, кто хотел бы добиться хозяйственного и общественного прогресса на пути "догоняющего" развития, следует иметь в виду, что действительно вдохновляющие примеры дают отнюдь не Азия, Латинская Америка или Россия, а Европа, где "догоняющее" развитие Восточной Германии предварялось ее политическим присоединением к Западной, а инвестиции, направленные в Грецию, Португалию или южную Италию для достижения ими европейского уровня развития, осуществляются в рамках тесного валютно-экономического союза при наличии фактически единого европейского правительства. Мы полагаем в этой связи, что успешное догоняющее развитие сегодня возможно только там и тогда, где и когда оно провозглашено целью развитых стран и где выделяемые с этой целью ресурсы инвестируются под их полным экономическим и политическим контролем.

Таким образом, перспективы Японии могут быть сегодня оценены как безрадостные не только на фоне развитых стран, но и даже, как это ни парадоксально, в сравнении с азиатскими "тиграми". Индустриальное производство, коль скоро его издержки минимизируются в границах национальной экономики сдерживанием собственного потребления, будет неизбежно тяготеть к наименее развитым (мы не говорим о совершенно отсталых) регионам мира. Эта тенденция уже проявлялась достаточно отчетливо в 90-е годы, когда на фоне относительного упадка Японии страны континентальной Азии, а также Тайвань и Индонезия сделали гигантский рывок вперед. Нет причин сомневаться в дальнейшем развертывании этой тенденции. И тогда Япония, с одной стороны, не сможет конкурировать ни со странами ЮВА (как более развитая индустриальная держава с менее развитыми, но тоже индустриальными) ни, с другой стороны (в силу невозможности обеспечить положительный баланс в торговле технологиями и средствами их производства), с постиндустриальными странами. На протяжении тех минимум десяти лет, которые потребуются Японии для решения самых насущных финансовых проблем и осуществления внутренней переструктуризации, Китай, безусловно, обеспечит себе доминирующие позиции в регионе, в первую очередь по причине масштабности своих природных и людских ресурсов, а также потому, что потенциал инвестирования в промышленное развитие за счет внутреннего недопотребления остается у него гораздо большим, нежели у любой другой азиатской страны. Ниша, занимавшаяся японскими производителями на рынке США, будет, скорее всего, занята как товарами из других стран Юго-Восточной Азии, так и продукцией из стран Латинской Америки, с которой у Соединенных Штатов традиционно существуют более прочные связи, в том числе (а в последние десятилетия особенно) и на культурно-этническом уровне. Западная Европа также, судя по всему, получит новые возможности для производства относительно высококачественных и дешевых товаров в странах восточной части континента и будет меньше заинтересована в поставках из Японии, нежели ранее.

Таким образом, экономическая ситуация в Японии представляется нам западней, в которую трудно было попасть, даже если бы такая экзотическая цель была поставлена изначально. Сегодня, оценивая опыт японской индустриализации и отмечая такие ее черты, как исключительно высокая централизация производства, контроль государства над денежными потоками, беспрецедентное сверхнакопление, далеко не всегда эффективные (в рыночных терминах) инвестиции и неконкурентная промышленность, многие эксперты прямо сравнивают ее с экономикой советского типа[137]. Такое сравнение, несомненно, является в значительной мере условным; между тем очевидно, что японская модель основывается на том, что П.Дракер очень удачно назвал организованной статикой (organized immobility), -- на системе пожизненного найма, государственного регулирования, целевого кредитования и т.д., -- и, вследствие этого, не может считаться адекватной потребностям развития нового типа работника и современной рыночной системы. "Процветающая Япония должна радикально отличаться от ныне существующей", -- заключает П.Дракер[138]. Однако Страна восходящего солнца, далее всех прочих продвинувшаяся по пути имитационной индустриализации, была не одинока; вслед за ней двинулись страны Юго-Восточной Азии, и хотя очевидные признаки кризиса проявились в их экономике несколько позже, его разрушительные последствия оказались катастрофическими. Какие ошибки совершили в своем развитии эти страны и как могут выглядеть сегодня их перспективы, мы рассмотрим в следующей главе.

Глава девятая.

Юго-восточная азия и китай: новые проблемы и новые уроки

Опыт стран Юго-Восточной Азии и Китая представляется нам классическим образцом "догоняющего" развития по целому ряду причин. Во-первых, все эти государства, в отличие от Японии, которая перед второй мировой войной являлась региональной экономической сверхдержавой, не имели практически никакого опыта индустриализации. Во-вторых, многие из них на протяжении более или менее продолжительного времени находились под влиянием коммунистической идеологии или развивались по "социалистическому" пути. В-третьих, начиная индустриализацию, большинство этих стран ставило перед собой исключительно амбициозные цели, в той или иной мере связанные с выходом за пределы "третьего мира" и вступлением в круг развитых стран. В-четвертых, ни в одном другом регионе мира процесс индустриального развития не был в такой мере, как в Юго-Восточной Азии, поддержан массированными иностранными инвестициями и кредитными вливаниями. И, наконец, в-пятых, никогда ранее история рыночного хозяйства не сталкивалась со столь глубоким системным кризисом индустриального типа производства, как тот, что постиг Азию в 1997 году и продолжается поныне.

В то же время, несмотря на отмеченные общие черты, модели развития этих стран существенно отличаются друг от друга. Фактически мы наблюдаем здесь три типа стратегии, преподносящие в современной ситуации разные уроки, каждый из которых, однако, является весьма важным и примечательным.

Первый тип представлен Гонконгом, Сингапуром и отчасти примыкающим к ним Тайванем, которые начали активную индустриализацию в 60-е годы, достигли высокого уровня жизни, создали впечатляющую технологическую базу производства, имеют наиболее высокие в мире показатели торговой активности на единицу

производимого валового внутреннего продукта, являются финансовыми и деловыми центрами мирового значения и представляют собой наиболее удачный образец прорыва к постиндустриальному обществу.

Второй тип демонстрируют большинство государств региона, и в первую очередь Южная Корея, Таиланд, Малайзия, Индонезия и Филиппины. Они-то, собственно говоря, и стали основными жертвами кризиса современного индустриального производства.

Особняком стоит главная экономическая держава региона -- Китай-- с его гигантским хозяйственным и человеческим потенциалом и весьма своеобразной, третьей в нашем ряду, моделью развития, причудливо соединяющей рыночные инструменты с идеологией государственничества и доминированием политических целей и задач над экономическими. Несмотря на целый ряд проблем, существующих в китайской экономике, обнаруженная устойчивость его к современному кризису требует глубокого и всестороннего осмысления. В соответствии с этими предварительными замечаниями мы вначале рассмотрим ход экономического развития первых двух групп стран, акцентируя внимание на общих для них явлениях и закономерностях; несколько ниже остановимся на факторах, обеспечивших экономикам Гонконга и Сингапура некое подобие иммунитета к азиатскому кризису; затем обратимся к китайскому опыту и в заключение предложим наиболее вероятный, на наш взгляд, сценарий дальнейшего хозяйственного прогресса в регионе, оценив реалистичность тех задач, которые были поставлены в этих странах в первые годы их ускоренного развития.

Азиатская модель индустриализации

Каждая из рассматриваемых здесь стран приступала к модернизации, основанной на развитии индустриального хозяйства, в разные годы и при различных обстоятельствах. В Малайзии, Сингапуре и на Тайване эти процессы начались уже в конце 40-х годов, в Южной Корее и Индонезии -- в начале 60-х, в Таиланде -- в конце 60-х, в Китае -- в конце 70-х, а во Вьетнаме и Лаосе -- на рубеже 90-х годов. Однако везде индустриализация начиналась с крайне низкого уровня экономического развития и весьма незначительных показателей валового национального продукта на душу населения. В Малайзии он составлял не более 300 долл. на человека в начале 50-х годов[139], в разрушенной войной Корее -- около 100 долл. на человека в конце 50-х[140], на Тайване -- около 160 долл. на человека в начале 60-х[141], в Китае, двинувшемся по пути преобразований в 1978 году, -- 280 долл. на человека, а во Вьетнаме показатель в 220 долл. на человека был достигнут лишь к середине 80-х[142].