Расколотое королевство
Шрифт:
Валлийцы спешились, и оставив своих пони за предельным камнем, прошли несколько шагов пешком, чтобы разговаривать с англичанами на равных. Охотничьи собаки зарычали и натянули поводки, но Дафнвал даже не покосился в их сторону.
— Лорд Эдрик, — сказал он.
Он говорил по-английски, видимо в знак уважения к своему собеседнику, но в его голосе не слышалось почтительности.
— Прошло немало времени с тех пор, как я в последний раз видел ваше уродливое лицо, милорд. Должен ли я считать, что…
— Должен, — оборвал его Эдрик громко и резко, словно мясник, разрубающий сустав на говяжьей ноге.
Он кивнул в мою сторону.
— Это он?
— Он.
Эдрик шагнул ко мне, внимательно разглядывая меня и словно подозревая, что я не тот, кем
— Танкред Динан?
— Так меня называют, — сказал я, стараясь, чтобы мой ответ прозвучал вызывающе, хотя не был уверен, что мне это удалось.
— Ты ниже, чем я ожидал, — ответил он мне по-французски, хотя сам он был чуть выше меня. — И худее. Не очень похож на знаменитого воина, о чьих подвигах я так много слышал.
Он повернулся к Дафнвалу.
— Я искренне надеюсь, что ты кормил его, валлиец. Если он умрет от голода или болезни до того, как Этлинг его получит, я призову тебя к ответственности и заберу твою голову.
— Его кормили.
Не очень хорошо, хотел добавить я, но решил, что разумнее будет держать рот на замке, до поры до времени, по крайней мере.
— Что касается цены, — Дафнвал приступил к делу, — она увеличилась. Двадцать фунтов серебром или товарами той же стоимости.
— Двадцать фунтов? — фыркнул Эдрик с веселым негодованием. — Ты думаешь, я привез с собой двадцать фунтов? Нет, цена остается прежней. Бледдин получит двенадцать фунтов и ни пенни больше.
Валлиец задумался, потом обменялся несколькими словами со своими товарищами. В любом случае, это была большая сумма. Я предположил, что это было своего рода уважением, которое оказывал мне противник, и, возможно, при других обстоятельствах принял бы его за комплимент.
Дафнвал пожал плечами.
— Если это все, что у вас есть, то вы его не получите.
— Не испытывай мое терпение, валлиец. Поверь мне, когда я говорю, что было бы лучше воспользоваться моим благодеянием и не вызывать моего гнева.
— Не запугивай меня, Эдрик. Я не боюсь ни тебя, ни твоего хозяина Этлинга.
Эдрик стоял перед ним так близко, что я ожидал: он вот-вот ударит валлийца.
— Я не прошу бояться меня, — сказал он медленно, словно обращаясь к неразумному ребенку. — Я только прошу, чтобы вы отдали мне то, что обещал ваш король. Просто отдайте мне его.
— А если я откажусь, то что? — ухмыляясь спросил Дафнвал.
— А вот что.
Как будто из ниоткуда в руке Эдрика появился нож. Без предупреждения он глубоко вонзил его в незащищенное бедро валлийца и оставил там, чтобы выхватить меч из ножен.
— Ты не отнимешь у меня то, что по праву принадлежит мне.
Дафнвал упал навзничь, воя от боли и зажимая рану рукой, кровь лилась у него через пальцы. В один миг Эдрик со своими хускерлами оказались среди валлийцев: рубили, кололи, толкали, погружая блистающую сталь в животы врагов. Застигнутый врасплох, мгновение я стоял как вкопанный, но блеск обнаженной стали привел меня в чувство. Один из хускерлов, более сообразительный, чем остальные, попытался схватить меня, но вес его кольчуги замедлял движения. Я низко поднырнул под протянутую руку и вывернулся, прежде чем он успел коснуться меня. Когда Дикий проревел приказ взять меня, я уже успел развернуться и летел, шлепая ногами по мокрой траве, вкладывая все крупицы оставшихся сил в каждый свой прыжок. Раз или два я поскользнулся на торфе, но каким-то чудом сумел удержаться на ногах и бежать дальше. Если бы я упаду, они поймают меня, и все будет потеряно. Это был мой единственный шанс, и я не мог его упустить.
Сталь звенела в темноте, сталкиваясь со сталью; молчание ночи было разорвано криками и воплями, а я бросился к ближайшему валлийскому пони, неловко вскарабкался ему на спину, колотя голыми пятками по лошадиным бокам прежде, чем моя задница нашла седло. Холодный ветер жалил мое лицо и плечи, когда я, вцепившись в поводья, мчался по окружающим форт полям вдоль русла реки, пересекающей долину Матрафала. Однако, вскоре я услышал стук копыт за спиной, люди Эдрика бросились за мной в погоню. Я не смел оглянуться назад, чтобы посмотреть, как далеко они были, но с каждым шагом моего пони их крики становились все громче, и я понимал, что они приближаются. Их лошади были крепче и быстрее, и на открытой местности они должны были вскоре настигнуть меня.
Свернув с широкой дороги на речной равнине, я поднялся по склону холма к лесу, надеясь, что мои преследователи потеряют меня в ночи среди деревьев и кустов. Доверившись проворству и крепким ногам валлийской лошадки подо мной, я направился в самую чащу, ныряя головой вниз под толстыми ветками и с треском продираясь сквозь тонкие, морщась, когда они оставляли царапины на моем лице и груди. Я не знал, куда бегу, знал только, что мне нельзя останавливаться. Я скакал все дальше и дальше, погоняя лошадь, пока крики за моей спиной не стихли, а сердце не перестало биться с таким напряжением, но даже тогда я продолжал двигаться вперед, не позволяя себе расслабиться, переправляясь через канавы и ручьи, пересекая травянистые поляны, где пепел старых пожаров уже слежался в угольную корку, и уходил в холмы все выше и выше, пока наконец не выехал к другой долине. Подо мной бежала река, была ли она та самая или нет, я не знал. Хотя мы могли проходить здесь всего несколько недель назад, я не помнил этой страны. Конечно, ночь могла странным образом изменить местность, превратив ее из знакомой в неизведанную, но в глубине души я знал: голодный и замерзший, покрытый холодным потом и дрожащий от слабости, я заблудился во враждебном краю.
Единственная мысль придавала мне бодрости: если я не имею ни малейшего понятия, где нахожусь, то скорее всего то же чувствуют и Эдрик со своими хускерлами, так как эти земли за пределами Вала Оффы были для них так же незнакомы, как и для меня. В этом заключалась моя надежда, но поскольку это была всего лишь надежда, и я ни в чем не мог быть уверен, я поехал дальше, за неимением лучшего направления следуя вверх по долине и стараясь не выпускать реку из поля зрения.
Скоро моя лошадь начала выказывать признаки усталости. Я настойчиво понукал ее, но шаги становились все медленнее, пони спотыкался и наконец остановился совсем. Мне пришлось оставить его и идти дальше пешком. Где-то вдали лаяли собаки, а может быть, то была игра моего воображения. Тем не менее, я решил не дожидаться, чтобы узнать, чьи это собаки, а заставить мои ноги унести меня как можно дальше отсюда. Вскоре я вышел к новому ручью, но на этот раз вместо того, чтобы пересечь его, пошел вверх, борясь с быстрым течением. Если гончие Эдрика взяли мой след, мне надо было оторваться от них, и это был единственный способ, пришедший на ум. Острые камешки впивались в подошвы, когда я шлепал по пенистым водам, в некоторых местах дно было настолько неровным, что мне приходилось опираться на руки, чтобы не упасть. Гибель в лесу я предпочитал смерти от рук англичан, и эта мысль заставляла меня тащиться вперед шаг за шагом, постепенно поднимаясь в гору, пока в конце концов подъем не стал настолько крутым, что мне пришлось выйти из потока и выбраться на берег примерно в миле от того места, где я зашел. Оставалось только надеяться, что я сделал достаточно, чтобы запутать своих преследователей.
Я больше не слышал лая и уже за одно это был благодарен Господу. Мои силы давно иссякли, и я едва мог держать глаза открытыми. Начал моросить мелкий дождь, и я укрылся под широкими и низкими ветвями старого граба. Не успел я положить голову на землю, как провалился в сон.
Следующее, что я осознал, это были небеса надо мной, напоминающие перламутровую изнанку раковины. Голова моя была тяжелой, в висках пульсировала боль, каждый вздох царапал сухое горло. Дождь барабанил по земле, мои штаны промокли и прилипли к коже, я продрог до костей. Со стоном, еще не совсем понимая, как оказался здесь, я повернулся, чтобы посмотреть, что происходит. Мужчина и женщина стояли, глядя на меня: крепкий старик с сединой в волосах отвел в сторону ветку; его спутница, вероятно ровесница Леофрун, худенькая и какая-то полуголодная на вид, с испуганными глазами.