Расколотое королевство
Шрифт:
Вместе с моими высохшими штанами, они нашли для меня льняную рубашку и протертый до кожи, оборванный по краям олений плащ, который вполне мог принадлежать отцу Каделла, если не деду, так много на нем было штопок и заплат. Ни Каделл, ни Аннест не носили обуви и потому ничего не могли предложить мне, но я уже уверенно ходил босиком, так как мои волдыри и язвы полностью зажили.
Одним словом, я копил силы до того самого утра, когда я понял, что мне пришло время уйти. Сказать, что я полностью выздоровел, было бы ложью, но я уже достаточно долго задержался здесь. Пока шла война и где-то далеко решалась судьба королевства, я не мог быть спокоен. Где-то мои братья по оружию, мой господин и мой король нуждались во мне, и моим долгом было вернуться, чтобы
Валлиец с дочерью тоже понимали это, они видели, как день ото дня растет мое нетерпение, и не пытались остановить меня, да и не смогли бы. Сначала я собирался оставить их, не прощаясь, пока они спали, но девушка была очень чуткой и проснулась при первом же шорохе с моей постели. Не успел я пройти и половины пути до порога, как она уже растолкала отца.
— Estrawn, — позвал Каделл, потирая мутные глаза.
Таково было имя, которым они решили называть меня.
— Мне пора идти, — ответил я, чувствуя, что надо что-то сказать, даже если они не поймут меня. — Я должен вернуться к своим людям.
— Aros titheu, [28] — он указал на меня пальцем, а потом, отбросив одеяло, поднялся с тюфяка и прошел к столу, который стоял у стены.
Он собрал немного овечьего сыра, несколько лепешек, оставшихся с прошлого дня, завязал их в тряпицу и привязал этот узелок к концу крепкой палки, которой здесь подпирали дверь.
— Duw gyda chi. [29]
Его лицо было серьезно и торжественно, когда он протянул все это мне. Прощальный дар. Как будто они с Аннест не достаточно оказали мне доброты. Большинство людей на их месте предпочло бы оставить меня на смерть в лесу, но они взяли меня в свой дом, накормили и одели, и сделали все это из одного только сострадания, не ожидая награды. Я пожалел, что не могу дать им взамен серебро или что-нибудь более полезное, чтобы выразить свою благодарность. Оставить на память о себе, в конце концов, но у меня ничего не было. Глаза мои наполнились слезами благодарности, и я на мгновение отвернулся, чтобы сморгнуть их.
28
Подожди немного (валл.)
29
Храни тебя Бог (валл.)
Я принял посох с узелком. Тепло улыбнувшись, Аннест обняла меня, а ее отец положил мне руку на плечо. Вот так мы попрощались, и на рассвете я шагнул за порог их дома. Их хижина стояла в неглубокой и узкой лощине между двумя подъемами с видом на пастбище, где бродили козы и овцы. Ни других хижин, ни церкви, ни господского дома, но так же никаких признаков дороги или даже тропы, по которой я мог уйти отсюда. Над горизонтом поднималось солнце, так что я, по крайней мере, мог определить, где находится восток, что уже было хорошо, потому что я приблизительно представлял, где лежит Матрафал и, не имея ни малейшего желания возвращаться в эту львиную яму, мог обойти его. Если Шрусбери пал или находился в осаде, было бессмысленно пытаться искать убежища там; на западе не было ничего, кроме мрачных гор и не менее мрачного моря за ними, как я слышал от тех, кто отважился отыскать пределы тех гор. Учитывая все эти соображения, я направился на юг, зная, что где-то там я найду путь к Эрнфорду.
Всего один раз я оглянулся назад. Дом почти исчез из глаз, просто стал коричневым пятнышком на зеленом склоне. Каделл с Аннест все еще стояли на пороге, и я помахал им, надеясь, что они увидят. Не знаю, помахали ли они, я был слишком далеко, чтобы быть уверенным, но мне хотелось думать, что они это сделали, а потом я повернулся и начал свой путь.
Если люди Эдрика и искали меня в последние две недели, здесь в долине, где жили Каделл и Аннест, не было никаких признаков англичан. Если они не собирались рыскать вдоль дамбы, то я предполагал, что они к этому времени уже должны были отказаться от своей охоты. С удачей и милостью Божьей, я надеялся, что не попаду в новую беду за время моего путешествия.
Так оно и оказалось, пока я шел через всю страну. Вернее, я не столкнулся с враждебными намерениями местных жителей, но был сильно разочарован моей способностью находить верную дорогу и быстро передвигаться на своих двоих. Я быстро осознал неоценимую помощь, которую оказали нам Итель с Маредитом, когда я в последний раз был в их стране. Несколько раз я был вынужден повернуть назад и изменить направление, когда выходил к крутой горе или обрыву, к ручью, слишком быстрому, чтобы переплыть его и слишком глубокому, чтобы перейти вброд: иногда мне случалось идти несколько миль вниз по течению, чтобы найти переправу или мост. Но пережив битву при Мехайне и валлийскую тюрьму, я не был готов рисковать шеей без уважительной причины. Напротив, я был полон решимости вернуться обратно в Эрнфорд к Леофрун, и делал все возможное, чтобы не отдать концы по собственной неосторожности в этой забытой Богом пустынной земле.
У меня было мало шансов найти пищу, и потому я был осторожен и не съел весь мой хлеб и сыр сразу. Однажды Эдда показывал мне растущие в лесу грибы и ягоды, те которые человек может есть, не рискуя умереть от отравления или выблевать содержимое своего желудка. И все же, не доверяя своей памяти, я предпочел скорее голодать, чем рискнуть. Я не осмеливался приближаться к попадавшимся на пути деревням и усадьбам: я не мог рассчитывать там на дружелюбие, которое проявили Каделл и Аннест, тем более что по моей речи во мне сразу же определили бы чужака.
За время моего путешествия я встретил всего нескольких человек: пастуха со своим стадом на холмах; бродячего священника с деревянным крестом на шее верхом на ослике, крестьян с охапками хвороста из перелесков на землях своих лордов. Большинство их них по понятным причинам опасались приближаться к незнакомому путнику, тем более такому оборванному, как я, и старались по возможности избегать меня.
— Хафрен? — спрашивал я в тех случаях, когда они здоровались со мной, кажется так назывался Северн на валлийском языке.
После минутного раздумья они иногда указывали направление, в котором мне следовало идти, но так же часто не имели представления, что я ищу, и знаками показывали, что не знают. Вот так, подобно слепому, я нащупывал свой путь: медленно и наугад.
В конце концов, я все же вышел к Северну, который был здесь гораздо уже, чем под Шрусбери. Уровень воды был необычайно низок для этого времени года, так что я без труда пересек реку вброд и направился на восток к Валу, который, к счастью, пролегал уже недалеко. Перебравшись за этот огромный гребень, я свернул к югу. Постепенно изгибы холмов стали казаться мне знакомыми, и хотя я еще не мог точно сказать, где находится мой дом, но чувствовал, что приближаюсь к нему с каждым часом. С все большим нетерпением я заставлял себя идти дальше, пока не обнаружил, что ковыляю по долине, через которую мы преследовали банду валлийских разбойников, тех самых, что напали на мою усадьбу так давно, что казалось, с тех пор прошло много лет.
Я мечтал, как снова увижу мой зал, Леофрун рядом со мной, всех остальных. Что они скажут мне? Знали ли они о событиях последних двух месяцев? Как я смогу объяснить им все?
Тот последний час был самым мучительным. Хотя ноги мои уже не сочились кровью, как после похода на Матрафал, но были покрыты волдырями, и каждый шаг был мне тяжелым испытанием. Плащ оказался порван в нескольких местах после того, как я свалился в заросли ежевики, синяки и царапины покрывали руки и грудь. Я не ел уже два дня, и так надолго растянув те крохи хлеба и сыра. Ноги едва держали мое тело, но я заставлял себя идти вперед, зная, что скоро буду сидеть в моем зале с моей женщиной, которая успокоит мою боль, накормит меня мясом с пивом, и все станет хорошо.