Расколотые легионы
Шрифт:
– Кажется, я что-то вижу. Движение, спускаются по склону. Можешь попасть, Таркан?
– Могу, но они разбегутся, – ответил Таркан. – Это даже скауту понятно, Кортаан. Держи себя в руках. Открываем огонь, как и задумано – когда все предатели подойдут поближе.
– Да, брат.
По визору Салнара поползла информация. Он подключился к визуальному каналу Кортаана. Ко дну ущелья спускались три фигуры, ещё маленькие на таком расстоянии. У них не было опознавательных маркеров.
– Может, вызовем их? – спросил Таркан.
– Запрещаю, – ответил Салнар. – Это может быть разведгруппа. В тылу которой притаились слепь-охотники.
– Склон слишком крутой для автоматонов, – сказал Кортаан.
– Нет. Будь это так, мы бы не выжили. Застигнем их врасплох, Таркан.
Фигуры скрылись и с глаз, и с экранов шлемов. Теперь они приближались к местоположению маяка, следуя за приманкой. При умеренном темпе ходьбы путь туда должен был занять десять минут.
Как только неизвестные десантники добрались до маяка, с ними разобралась группа Салнара, и капитан обнаружил, что Исстван V припас ему напоследок ещё один кошмар.
Спустя три минуты прибыл «Громовой ястреб».
Я спал. Я видел сны о резне, и принес их с собой в реальный мир. Сейчас, в настоящем, я полностью пришел в себя. Но события Исствана V по-прежнему со мной. Они не исчезают, как ночные кошмары, потому что они – кошмарная реальность. Как же я хочу, чтобы это было не так.
Я не могу говорить. Не знаю, почему. Слова не приходят.
Я сижу на краю диагностического стола и жду решения своей судьбы. Мою раненую руку жжет в том месте, где восстанавливающая перевязь трудится над разорванной плотью. Я уже могу вновь шевелить пальцами.
Воины Железных Рук оценивающе смотрят и обсуждают меня, словно я – сломанная машина. Как и машина, я ничего не могу сказать в свою защиту, и я не знаю, почему.
Апотекарий указывает на меня:
– Нет, капитан, я не говорю, что с ним что-то не так. Я говорю, что у него вообще нет никаких отклонений.
На прозрачном стеклянном экране отображаются части моего тела. Благодаря хитроумному медицинскому сканеру они видны как на ладони. Часть меня задается вопросом, как же работает это устройство. Значит, во мне ещё осталось немного интереса к технике, но это всего лишь уголек, который медленно гаснет под гнетущей тьмой осознания. Обычно осознание – лишь переходное состояние. То, что ранее было неизвестно, становится известным и обрабатывается соответствующим образом.
Но терзающее мою душу знание слишком чудовищно, чтобы все разрешилось так просто. Каждую секунду я вновь и вновь переживаю тот первый миг отвратительного откровения.
Вулкан мёртв.
Каждый раз, когда я вспоминаю об этой истине, на меня накатывает волна тошноты и... страха? Не может быть. Я забыл, что такое страх.
Но не забыл горе. Я понимаю, что это такое и ощущаю его в полной мере.
Наш отец убит. Феррус Манус тоже. Эти Железнорукие понесли ту же потерю, что и я. Те легионеры, что рядом со мной, говорят и действуют, выполняя свои обязанности с равнодушной эффективностью, которой славится их Легион. По виду не скажешь, что им нанесли тяжелый урон, но это не так. Далеко не так.
– Ты понимаешь меня? – спрашивает один из их лидеров. Кажется, у него знаки различия командора. Их система званий отличается от нашей. Его броня потрепана, а выражение лица ожесточено и искажено болью и яростью, как у дракона, попавшего в ловушку. У него бионическая рука – правая. В соответствии с их обычаем, она неприкрыта боевой броней и выставлена напоказ. И она тоже повреждена. Блестящий металл на локте разодран и опален, вокруг раны на протезе расплывается пятно, оставленное жаром, его фиолетовый цвет переходит в зеленый, а потом в желтый. Пятно напоминает радужный синяк. Когда он шевелит рукой, та пощелкивает. Три нижних пальца больше не сгибаются.
Я коротко киваю в ответ. В знак уважения я закрываю глаза, гася на секунду их кузнечное пламя. То, что произойдет в следующие несколько минут, исключительно важно.
Капитан поворачивается к апотекарию. Отсек медикэ на ударном крейсере и так маленький и тесный, а этот ещё и заполнен ранеными Железнорукими. Другие легионеры ждут своей очереди на каталках снаружи.
– Он не ответит тебе, брат.
– Это я уже понял. – Командор снова поворачивается к апотекарию. Видно, что он хочет поскорее закончить с этим. – Меня не волнует, может он говорить или нет. Я хочу знать, может ли он сражаться, брат Врака.
Врака смотрит на меня. Его глаза заменены аугметикой для медицинской диагностики. Она жужжит, фокусируясь на моем лице.
– Командор Тейваар, – терпеливо отвечает апотекарий, – мы нашли его вместе с двумя другими. Не будь он в хорошей форме, он бы не забрался так далеко в горы. Мне кажется, он может сражаться.
– А другие? – спрашивает командор.
Врака качает головой. Новость о случившемся с Го’солом и Джо’фором слишком постыдна, чтобы произнести её вслух.
Я не могу говорить, но да, я могу сражаться. Я сжимаю руками край диагностического стола. Мне непривычно так долго находиться без брони. Будь моя воля, я бы надел её обратно.
Капитан смотрит на меня. Мне приходится собрать всю волю в кулак, чтобы не отвести взгляд. Я киваю. Настолько отчаянно я хочу сражаться.
– Хорошо, – отрывисто говорит Тейваар. – Когда отдохнет, отправишь его ко мне. Нам нужны все воины Расколотых Легионов, которые могут драться. И пошли за братом Э’нешем. Пусть найдет новичку место.
Э’неш был одним из тех, кто организовал ту злосчастную засаду. Я иду вслед за ним вниз по хребтовому коридору корабля, который носит громоздкое имя «Волунтас Экс Ферро»[1]. Перед тем, как я покинул апотекарион, один Железнорукий легионер с безумным взглядом объяснил мне, что корабль прибыл в систему одним из последних, в составе флота второй волны, который следовал за лордом Манусом. К тому моменту почти все Авернии уже были уничтожены, а примарх убит. Магистр Войны одержал победу и в итоге отправился дальше, оставив на планете отребье, которому поручили прикончить нас. И потому «Волунтас» был одним из немногих, кому удалось проскользнуть обратно и спустя столько месяцев заняться поиском выживших. Пока легионер вещал всю эту неприятную правду, он был как безумный, словно до сих пор не мог поверить, что не погиб вместе со своим отцом.