Расмус-бродяга (с иллюстрациями)
Шрифт:
– Ну, если наколешь мне дров, накормлю вас, – неохотно сказала крестьянка.
Оскар склонил голову набок и просительно поглядел на неё.
– Неужто я должен колоть дрова? – спросил он. – Может, я лучше сыграю что-нибудь задушевное?
– Нет уж, спасибо, обойдусь без твоей музыки, – заверила его хозяйка уже более мягким тоном.
– Ясно… – Оскар тяжело вздохнул и кивнул. – Опять дрова колоть… Подумать только, идёшь и знать не знаешь, что тебя ждут такие неприятности. Нельзя ли сперва взглянуть на меню?
– А ну, ступайте в сарай,
Оскар и Расмус поспешили к двери.
– А откуда нам знать, где сарай? – спросил Расмус.
– Да я его и в темноте отыщу. Стоит мне оказаться поблизости от сарая, так у меня всё тело начинает ломить. Тут я и говорю сам себе: «Вот он, сарай». И ты можешь голову дать на отсечение, что так оно и есть.
Он подошёл к одной пристройке, и это в самом деле был дровяной сарай. Оскар взял топор, воткнутый в пенёк, и начал колоть дрова. Сначала он аккуратно скалывал большие чурки, и поленья замелькали в воздухе.
Расмус собирал их и складывал на тележку, видно и предназначенную для дров.
– Как ты здорово колешь! – сказал Расмус. – Но всё же ты, я вижу, большой лентяй.
Оскар кивнул, соглашаясь с ним.
– Да уж, когда дело касается работы, я довольствуюсь малым.
– Неужто никто не предлагал тебе настоящую, хорошую работу?
– Случалось. Однако люди почти всегда добры ко мне, – ответил Оскар, потом помолчал и задумчиво продолжил: – Видишь ли, дело в чём. Иногда мне хочется работать. И тогда я работаю как зверь. А иногда вовсе неохота. А люди выдумали, что нужно работать всегда, а этого моя дурная голова никак уразуметь не может.
– Моя дурная голова тоже этого не понимала, когда я жил в Вестерхаге.
Тележка была наполнена, и Оскар перестал рубить дрова. Он вынул из стоящего у дверей сарая рюкзака маленькую гармонику, завёрнутую в кусок красной материи.
– Сейчас вдарим задушевную, пусть себе баба говорит что хочет.
Он стал на пробу перебирать пальцами клавиши. Гармошка завздыхала… Потом он нажал в полную силу, и сарай огласила музыка, прекраснее которой Расмус в своей жизни не слышал.
…Её волосы ночи чернее,Нет на свете красотки милее… –пел Оскар сильным бархатистым голосом, от которого у Расмуса по спине побежали мурашки. Это было куда лучше, чем «Звуки Сиона», которые фрёкен Хёк играла на органе. Расмус уселся поудобнее на пеньке и молча наслаждался.
Бледные ребятишки высыпали на двор и на почтительном расстоянии молча таращили глаза.
Хозяйка тут же принялась рвать ревень на грядке рядом с сараем. Она рвала его с остервенением, делая вид, будто ничего не видит и не слышит. Но, как только Оскар перестал играть, она сказала почти приветливо:
– Можете идти перекусить.
– Жареная селёдка с горячей картошкой! Ничего вкуснее не едал!
Оскар с довольным видом хлопнул себя по коленям и уселся за стол. Расмус пристроился рядом с ним. Он не ел горячей пищи с того дня, как ушёл из Вестерхаги, и теперь с наслаждением вдыхал запах селёдки и лука. Крестьянка щедро положила ему на тарелку пять больших картофелин и почти целую селёдку, и он тут же переменил о ней мнение. Он ел, а она пристально смотрела на него и под конец сказала:
– Знаешь, Оскар, парнишка-то слишком мал, чтобы бродяжничать.
У Оскара рот был набит едой. Он прожевал и ответил:
– Твоя правда. Это ненадолго. Я ведь просто пошутил. Парнишка ищет мать и отца.
«Так оно и есть», – подумал Расмус. Как только он найдёт кого-нибудь, кто захочет взять его в сыновья, он не будет бродяжничать. Но теперь ему не надо торопиться искать отца с матерью. Сперва он хочет оглядеться, ведь бродить с Оскаром так интересно. Сейчас он ни за что на свете не разлучится с Оскаром. А вдруг Оскару он в тягость? Может, Оскар хочет поскорее найти ему родителей?
Когда они вышли на дорогу, Расмус спросил:
– Оскар! А тебе охота от меня избавиться?
Оскар уже шагал строевым шагом.
– Когда захочу избавиться, скажу, – только и ответил он.
Эти слова мало успокоили Расмуса. Другое дело, если бы Оскар сказал: «Будешь со мной, покуда не найдёшь свой дом». Что же он станет делать, если надоест Оскару? Ведь он пробыл один всего ночь и ни за что на свете не хотел бы, чтобы она повторилась. Он бросил робкий взгляд на Оскара. Он будет стараться изо всех сил, будет слушаться Оскара, чтобы не надоесть ему!
– Оскар! Давай я сам понесу свою фуфайку, – с живостью сказал он.
Но Оскар не одобрил этого предложения:
– Это ещё зачем? Ведь она лежит у меня в рюкзаке. Невелика тяжесть.
Оскар шагал бодро, и Расмус изо всех сил старался не отставать.
– Можно, я буду держать тебя за руку? – спросил он, выбившись из сил.
Оскар остановился и внимательно посмотрел на него.
– Ладно, – ответил он. – Спасибо тебе. Сделай милость, держи меня за руку, чтобы я не отставал.
Расмус подал ему руку, и они пошли дальше чуть помедленнее.
– Я ещё не совсем привык, – пробормотал Расмус, оправдываясь, он понимал, что Оскар сбавил шаг из-за него.
– Понятно, настоящим испытанным бродягой станешь не вдруг, – согласился Оскар.
И он показал Расмусу, как нужно ходить, словно непрестанно меряя дорогу ровным и чётким шагом.
– Однако нам ни к чему нестись вперёд, будто мы должны успеть к вечеру на край земли, – сказал Оскар. – Сойдёт, если мы туда поспеем завтра.